Иван Папанин - Лед и пламень

Даже я. бесконечно далекий от этого мира, научился безошибочно определять, кто есть кто, отличал преуспевающего чиновника от неудачника. Наблюдательность сослужила мне потом добрую службу, особенно в бытность мою комендантом Крымской ЧК.

Мои сверстники и сам я не завидовали богатству. Рано став самостоятельными, мы ценили только то, чего добивались трудом. Если мы чему и завидовали, так это силе, ловкости, профессиональному мастерству. Нашими кумирами были борцы, фокусники, силачи. Мы презирали тех людей, которые не умели плавать, боялись самого пустячного волнения на море, страшились ходить под парусом...

Я смотрел на старых рабочих как на волшебников, кудесников. Они и были этими волшебниками, когда брались за дело.

На моих глазах происходило чудо: кусок железа превращался в шуруп, болт, гайку. И я стремился научиться этому мастерству. Сколько же радости было, когда мой наставник Сотников, посмотрев на мою работу, одобрительно бросил:

- Толк выйдет.

Вот тогда я и "заболел" техникой, был готов сутками не вылезать из "Лоции", расспрашивал о секретах изготовления деталей, поведении металла при разных режимах резания. Не отказывался ни от какого труда. Мало-помалу от роли мальчика на побегушках я освободился: старший мастер Сотников рассудил, что это невыгодно. Прошел год с небольшим, а мне и жалованье прибавили - стал получать 18 копеек в день. А если учесть, что зачастую я работал по полторы смены (15-16 часов), то за полмесяца у меня выходило иной раз рубля по четыре.

Хозяин "Лоции" был немец. До невозможности брезгливый и бессердечный, как машина. Он сыпал штрафы направо и налево - за минутное опоздание, за пререкание с мастером, наконец, просто за сердитый взгляд.

К работе я относился с большим интересом. Сказались, видимо, и характер и воспитание: никогда ничего я не бросал на полдороге. Порядок есть порядок, дисциплина есть дисциплина.

С гордостью могу сказать: мой трудовой стаж - семьдесят лет, и я не имел ни одного служебного взыскания.

И еще - я не привык хоть какую малость откладывать на другой день. Что наметил - в лепешку расшибусь, а сделаю. Воспитали это во мне моя мать и те старые рабочие, мастеровые люди, с которыми я начинал трудовой путь. Они всей своей жизнью учили: отношение к труду непременно должно быть уважительным. Все дается трудом.

Вскоре я стал получать уже по 27 копеек в день; мои учителя радовались:

- Ты, Ваня, паренек смекалистый, этой линии и держись. Какая рабочему человеку высшая награда? Мастер - золотые руки.

За четыре года ученичества я постепенно научился токарному делу, лудить, паять, шлифовать, сваривать, клепать.

В эти же годы пришла ко мне страсть на всю жизнь - охота.

Заместителем у немца был тоже немец, но полная противоположность хозяину. Он был и методичен и дотошлив, но эти достоинства не переросли в недостатки, потому как он был добр. Приглянулся я ему своим отношением к делу. Стал он брать меня с собой на охоту: из всех видов отдыха признавал только ее. Чем сильней втягивался я в охоту, тем больше мучила мысль: какая же это охота, если одно ружье на двоих? Вот тогда и загорелся я: куплю свое ружьишко!

Легко сказать - куплю. Утаить часть зарплаты я не смел, да и не мог: отец проверял мою расчетную книжку, а на обед мать выдавала мне по пятаку в день. Пробовал я эти пятаки в копилку опускать - голова стала кружиться от голода. Что делать? Ходил на выгрузку угля, мастерил после работы зажигалки и продавал их. Работы над каждой из них - прорва. Но я наловчился.

Отец сердился, а я все-таки купил берданку за 3 рубля. Дробь делал сам. И нередко приносил матери дичь, подспорье в хозяйстве.

К шестнадцати годам я стал зарабатывать больше отца. Конечно, его самолюбие страдало от этого. Но я "жал" на работу изо всех сил - мне все хотелось порадовать маму.

Эта паша озабоченность делами семьи имела свою положительную сторону: мы быстро становились самостоятельными, учились отвечать за свои поступки, заботиться о других членах семьи.

Большой радостью были книги. Зачитывался рассказами о таинственном сыщике Нате Пинкертоне, другой приключенческой литературой. Больше же всего любил книги про путешественников, которые старался раздобыть всеми правдами и неправдами.

Путешествия теперь стали модой, даже больше - эпидемией. Поездку на комфортабельных океанских лайнерах, где есть и кондиционеры, и рестораны, и кинотеатры, тоже стали именовать путешествием.

Как-то я прочитал, что англичанин Чичестер, на яхте совершивший кругосветное путешествие в одиночку, повторил подвиг Магеллана. Морские путешествия Тура Хейердала именуют фантастическими. Шапку снимаю перед обоими - и перед сэром Чичестером, и перед отважным Туром Хейердалом.