Вячеслав Козляков - Михаил Федорович

Оккупационные силы пытались применить в Новгородском государстве наиболее действенную в таких ситуациях политику «кнута и пряника». Кнут всегда был наготове в виде «немецкой» администрации, охранявшей интересы своего короля и преследовавшей сопротивлявшихся новой власти новгородцев, правя с непокорных дополнительные налоги, а то и заключая их в тюрьму. Пряник полагался тем, кто принимал новый порядок и содействовал «немецким» воеводам в его установлении. Начало XVII века в Новгороде поэтому знает как имена героев: митрополита Исидора, архимандрита Киприана, торгового гостя Степана Иголкина, дворян Никифора Мещерского, Якова Бобарыкина, Матвея Муравьева, так и презренные имена «утеснителей» — толмача Ирика Андреева, Гриши Собакина, Томилки Присталцова.

Спор о принадлежности Новгорода вызвал особую остроту с избранием царя Михаила Федоровича. В Москве негодовали на шведов за то, что они признавали Михаила Федоровича только великим князем московским. В свою очередь шведов задевало присутствие в титулатуре московского царя слов «царь… новгородский и лифляндский». Присяга новгородцев Карлу-Филиппу, бывшая предлогом для захвата шведами Новгорода, чем дальше, тем больше становилась анахронизмом. При этом король Густав-Адольф намеревался удержать за собой не только Новгород, но и Псков. В 1613 году он давал следующие инструкции Якобу Делагарди: «Нам представляется весьма выгодным напасть на Псков и попытать, если Богу будет угодно, там счастья по той причине, что Псков является большим торговым городом, откуда потом Швеция и ее жители могут вести большую и государственную торговлю, если он перейдет в наши руки; затем это и форпост всех земель, ленов и крепостей, которые мы имеем в России, Лифляндии и Финляндии» [98] Перевод документа приведен в рукописи 1949 года известного исследователя русско-шведских отношений начала XVII века Г. А. Замятина, разысканной А. Н. Кирпичниковым. См.: Кирпичников А. Н. Оборона Пскова в 1615 г. (по новым русским и шведским материалам) // Средневековая и новая Россия. Сб. научных статей. К 60-летию профессора Игоря Яковлевича Фроянова. СПб., 1996. С. 424, 442. . Что же говорить о Великом Новгороде, имевшем еще более значения в тогдашних стратегических планах шведского короля!

В середине 1613 года шведы попытались заключить новый «выборгский договор» — на этот раз не с московским царем, а с представителями новгородцев. Однако создать в Великом Новгороде шведский протекторат под руководством Карла-Филиппа не удалось. Еще один приступ к присяге шведской короне был сделан в январе 1614 года, но и на этот раз новгородцы отказались присягать, тем более что у них было подтверждение намерений царя Михаила Федоровича помочь им в борьбе со шведами. Неудача похода рати боярина князя Д. Т. Трубецкого, казалось бы, дала преимущество шведской администрации, которую возглавил в Новгороде менее склонный к компромиссам, чем Якоб Делагарди, фаворит молодого короля Эверт Горн. В отличие от Якоба Делагарди, вхожего когда-то к московскому царю Василию Шуйскому, Эверт Горн плохо понимал жителей Новгорода. Он попытался навязать им плебисцит, отдав решение о присяге на усмотрение новгородцев. Но даже не искушенным в развитых демократических формах новгородцам было понятно, что все зависит от того, как поставить вопрос. Пятиконецкие старосты спрашивали новгородцев на улицах: «хотят ли жители целовать крест Густаву-Адольфу или хотят остаться в прежней присяге королевичу Карлу-Филиппу». В соответствии с понятиями того времени нарушение присяги рассматривалось как тяжелый грех, поэтому и ответ получился ожидаемым: сохранить прежнюю присягу. Эверт Горн пытался склонить жителей Новгорода к присяге королю Густаву-Адольфу в течение всего 1614 года, но в итоге вынужден был сдаться и написать королю: «С тех самых пор, как прибыл я в Новгород, я изо всех сил стараюсь уговорить новгородцев на то, что желает от них ваше королевское величество, но почти никто из них на это не склоняется, напротив, владычество их земляков так сильно им по душе, что все они сговорились лучше лишиться жизни, чем отделиться от Московского государства» [99] Цит. по: Варенцов В. А., Коваленко Г. М. В составе Московского государства. Очерки истории Великого Новгорода конца XV — начала XVIII в. СПб., 1999. С. 41–42. .

Стойкое нежелание новгородцев отделяться от Московского государства вынудило шведов попытаться решить дело дипломатическим путем и организовать обмен посольствами с обеих сторон. С этой целью из Новгорода были отправлены в Москву представители от жителей города и уезда. По поручению новгородского митрополита Исидора посольство в январе 1615 года возглавил архимандрит Хутынского монастыря Киприан; в состав посольства вошли новгородские дворяне Яков Бобарыкин и Матвей Муравьев. С приездом в Москву новгородского посольства наступил «момент истины» для обеих сторон. Если до этого времени у царя Михаила Федоровича и Боярской думы могли быть какие-то подозрения в «шатости» и измене новгородцев, то теперь они удостоверились в твердом желании жителей Новгорода возвратиться в состав Московского государства. По приезде в Москву представителей Новгорода приняли сначала бояре «на Казенном дворе»; когда же оказалось, что приехавшие отнюдь не держатся шведской стороны, а напротив, просят царя Михаила Федоровича простить им их «невольные» вины и вступиться за Новгородское государство, царь принял их уже сам и «на милость положи и повеле им быти и даде им свои царския очи у Рожества на сенех видети». Как видим, встреча состоялась в одной из церквей внутри царского дворца, и у шведов не было соблазна трактовать прием государем новгородского посольства в свою пользу. Новгородским представителям было выдано две грамоты. Первая, адресованная «митрополиту и ко всему Новгородцкому государству», касалась сути посольства, а вторая, тайная, должна была убедить новгородцев, что в случае возвращения их в Московское государство преследовать никого не будут («государь их пожаловал и вины им все отдал»). Более того, по прошению архимандрита Киприана, прощение и «опасные грамоты» получили и те новгородцы, «кои воровали и посягали на православных крестьян». Распространявшиеся в списке царские грамоты, адресованные одним новгородцам, конечно, не стали тайной для шведской администрации, хотя впоследствии в Москве были уверены в предательстве думного дьяка Петра Третьякова, сообщившего обо всем «немцам».