Самое позднее в августе 1941 года в кругах Красной Армии стало ясно, что Сталин и руководство армии хотели любой ценой воспрепятствовать тому, чтобы красноармейцы попадали в плен. Уже Устав внутренней службы Красной Армии предусматривал, что советский солдат против своей воли не может быть взят в плен; если же он сдастся, то это является изменой родине. Первые же крупные сражения в котлах под Минском и Смоленском, в ходе которых более 600 000 советских солдат попали в руки вермахта, усилили у патологически недоверчивого Сталина подозрение, что здесь замешано предательство. 16 августа 1941 года вышел «приказ № 270» [46], в котором, в частности, говорилось, что офицеры и политработники, которые сдаются в плен, должны рассматриваться как дезертиры, а их семьи должны быть репрессированы. Семьи же пленных немецких солдат должны были быть лишены государственной поддержки. Американское правительство, которое продолжало свои усилия по соблюдению обеими сторонами требований Женевской конвенции, вскоре пришло к выводу, что советская сторона была в этом заинтересована не больше, чем германская.
Полная ясность в отношении позиции советского правительства возникла не позднее августа 1943 года. Чтобы дать понять советским пленным, что они не могут рассчитывать ни на какую помощь, Верховное командование вермахта дало указание огласить во всех лагерях заявление, сделанное Кремлем в адрес Международного комитета Красного Креста: «Россия не имеет своих военнопленных во враждебных странах. Русские, попавшие в руки врага, не выполнили своего долга погибнуть в бою. Вследствие этого глава русского государства не заинтересован в том, чтобы способствовать установлению международной переписки с военнопленными». При этом германской стороне не нужно было прибегать к фальсификации. С подобными заявлениями выступили тогда советские послы в Анкаре и Стокгольме [47]. Советские пленные, которые, как правило, сдавались лишь после отчаянного сопротивления, должны были чувствовать себя преданными собственным правительством, которое не делало ничего, чтобы облегчить их участь. Сознание того, что собственное правительство, которое вынудило их к фатальным битвам в окружении и тем самым к плену, а теперь рассматривало их как предателей и не делало ничего, чтобы облегчить их ужасную долю, было для части пленных последним толчком к решению пойти на службу к немцам.
Вермахт с самого начала стремился к тому, чтобы привлечь добровольцев для трудовой службы («добровольных помощников») и для полицейской службы в тылу действующей армии («служба поддержания порядка»). Вскоре были сформированы «ост-батальоны» и «ост-легионы», в первую очередь из числа представителей национальных меньшинств. СС, со своей стороны, вербовала пленных для полицейской службы в «охранных командах». Все это часто ошибочно объединяется понятием «власовского движения»; в советском понимании все или почти все, сотрудничавшие с немцами, считались «власовцами».
При этом подход здесь должен быть весьма дифференцированным. Во-первых, власовское движение вначале в значительной мере было фантомом германской пропаганды, так как Гитлер и Гиммлер в высшей степени подозрительно относились к созданию русских подразделений. Когда, наконец, осенью 1944 года армия Власова была действительно сформирована, это было отчаянной попыткой предотвратить поражение с помощью средств, которые ранее категорически отвергались. Утверждение, что в целом от 800 000 до 1 000 000 советских граждан, которые, в той или иной форме служа немцам, делали это сознательно, по политическим убеждениям выступая против советского руководства [48], проходит мимо исторических реальностей. В гораздо большей степени следует подчеркнуть, что существовали весьма различные мотивы, которые заставляли отдельных военнопленных или гражданских лиц (значительная часть «добровольных помощников», служащих полиции по охране порядка и охранных команд вербовалась также из числа представителей гражданского населения) идти на службу к немцам в качестве добровольцев. Разумеется, были завербованные, главным образом в «ост-легионах», а позднее — в армии Власова, которые сознательно приняли решение вступить в борьбу со Сталиным — не в последнюю очередь те, кто ранее пострадал в ходе сталинских «чисток» [49]. Но гораздо большая часть «добровольцев» скорее всего видела в этом шаге единственную возможность избежать ужасной участи в лагерях для пленных и выжить. Это относится не только к 1941 году, но и к последующим годам [50]. Многие шли на это с самого начала с намерением воспользоваться первой же представившейся возможностью и перебежать к своим. Это подтверждает целый ряд случаев, когда целые «восточные подразделения» с оружием переходили на сторону партизан или Красной Армии. К осени 1943 года это достигло таких размеров, что большая часть «восточных подразделений» была передислоцирована в Западную Европу и на Балканы для борьбы с партизанским движением [51].
Читать дальше