Фриц Шахермайр - Александр Македонский

Битва при Гранике на четвертый день похода ясно показала, что македонская конница превосходила иранскую. То, что македонская фаланга оказалась сильнее не только восточных пехотинцев, но и греческих гоплитов, было известно уже после битвы при Херонее. Иранская же кавалерия до сих пор оставалось непобедимой, и именно ей персидские военачальники были обязаны превосходством своих войск на равнине. Теперь этот этап оказался пройденным. Для победителей была открыта вся равнинная территория Персидской империи. Оставались только города. Окажут ли они сопротивление? Даскилий, резиденция геллеспонтских сатрапов, оказался незащищенным. Главный город Лидии, Сарды, сдался, а вместе с ним и комендант крепости, выдав македонянам все доверенные ему сокровища. Можно предположить, что персидские вельможи испытали нечто вроде шока. Особенно характерно в этом отношении поведение сатрапа Геллеспонтской Фригии. Оставшись в живых, он отказался от дальнейшего сопротивления и покончил жизнь самоубийством. Битва при Гранике оказалась катастрофой для иранской знати, которая до этого времени господствовала в Малой Азии. Теперь с ней можно было не считаться, и жители Малой Азии не знали, на кого им ориентироваться. Если продолжать войну против Александра — а Мемнон требовал этого, — то она велась бы силами греческих наемников, финикийских кораблей и поддержали бы ее лишь греческие метрополии.

Господство персов в Малой Азии основывалось на зависимых от них землевладельцах. Они составляли многочисленное сословие, которое на востоке полуострова частично вело свое происхождение от иранцев, а частично формировалось из местной знати. На западном побережье Великий царь наделял землей даже греков, а некоторым давал в управление крупные города. С точки зрения управления это была в высшей степени разумная организация. Ее члены зависели друг от друга. Вышестоящие старались угодить нижестоящим, а последние за это поставляли войска и платили дань. Для греков же весь этот жизненный уклад с его несправедливым, принудительным господством, порожденным произволом власти, был принципиально неприемлемым. Греки называли его «тиранией» и относились с недоверием и презрением к правителям, назначаемым Великим царем. Таким образом, здесь сошлись два совершенно различных мира, сошлись не для того, чтобы прийти к взаимопониманию и объединиться, а для того, чтобы вести борьбу и разделиться.

Правда, среди знати греческих городов господствовали проперсидские настроения. Олигархи, все еще придерживавшиеся жизненного уклада бывшей аристократии, видели в поставленных персами наместниках своего рода партнеров. Как и в греческой метрополии, где всегда процветали личные связи, так и под персидской эгидой между олигархами и тиранами возникали мостики взаимопонимания. Неприятие введенной персами общественной организации исходило не от олигархов, а от демократов. Персидские власти тоже меняли свою политику. Они перестали наделять отдельных лиц городами и создавать «тирании». Персы предпочитали теперь передавать власть в этих городах олигархическим семьям. С их точки зрения, это было лучше, чем демократия. Суверенная власть народа плохо согласовывалась с авторитетом Великого царя. Правители в городах Малой Азии оставались олигархами, но их больше уже нельзя было считать тиранами. Конечно, и они так или иначе зависели от персов. Во всяком случае персидская верхушка в желательной для себя форме утверждала свои жизненные принципы, которые теперь уже не казались чужеродными. Лишь демократы метали молнии, но не столько руководствуясь национальным чувством, сколько выступая против самого института олигархии.

Возникло странное противоречие с политикой, проводимой в Греции. Там Филипп поддерживал олигархов и даже тиранов, так как они были в большей степени доступны македонскому влиянию, чем широкие слои народа. В общественном отношении македонская знать больше сочувствовала олигархии и из всех контингентов Коринфского союза могла положиться только на всадников, поставляемых олигархическими кругами. Но в Ионии олигархи были уже подчинены персам и лишь демократы сопротивлялись им. Поэтому Македонии выгодно было поддерживать именно демократов. И для македонской знати это ничего не стоило, и для Александра такое изменение политики, вероятно, было еще более приемлемым, поскольку уклад, существовавший в Македонии, был ему чужд.