Фриц Шахермайр - Александр Македонский

Каллисфен справедливо считался представителем греческого национального и культурного сознания. Образовалось оно, естественно, совершенно независимо от Александра и было издавна проникнуто гордостью эллинов, противопоставлявших себя персам; оно держалось на отрицании тирании и признании свободы на основе специфически греческого права. Над созданием этого мировоззрения потрудились едва л. л не все эллинские мыслители и ораторы. Каллисфен как историк и политик находился, можно думать, прежде всего под влиянием Исократа, а как философ следовал Аристотелю. Этим определялась его точка зрения, согласно которой он требовал сохранить грань между Западом и Востоком, одновременно горячо отстаивая идею добровольного подчинения эллинов Александру. Никто активнее его не проповедовал идею божественного происхождения Александра, так как она вполне укладывалась в рамки греческих представлений. Даже идея божественности царской власти вряд ли была принципиально неприемлема для Каллисфена. Возможно, что некоторые мероприятия, направленные на ориентализацию, не вполне ему нравились, но он продолжал придерживаться несколько искусственного тезиса, будто Александр отвечает эллинскому идеалу богоподобного вождя и спасителя нации. Каллисфен стоял на стороне царя до 329 г. до н. э.

Лояльная позиция Каллисфена, готового на сочинение панегириков Александру, была тем примечательнее, что никоим образом не объяснилась сколько-нибудь близкими отношениями с царем. Этому «профессору» совсем несвойственна была хитрость и мягкость обхождения; более того, вызывающе самонадеянный грек был иногда далек даже от элементарного такта. Поэтому ему не удалось приспособиться к обстановке в придворном лагере, в чем преуспел, например, расчетливый и ловкий Анаксарх. Особенно не милы были Каллисфену бесконечные ночные пиры, которые царь проводил за крепким вином. В то время как другие придворные хотя и вздыхали, но терпеливо переносили нагрузки такого рода, Каллисфен чаще всего просто отказывался от приглашения. Это вызывало уважение к нему, но не сближало его с царем.

Роль Каллисфена как духовного сподвижника Александра основывалась на энергично защищаемом им тезисе, будто Александр все еще служит панэллинскому идеалу. Но когда речь пошла о проскинезе, случилось неизбежное: «профессор» уловил наконец изменение целей Александра. Ему их значение стало теперь намного яснее, чем другим. Грек увидел в наступавших переменах отказ от основ эллинской культуры. В церемониале, введения которого так желал царь, он считал наиболее позорным не оказание божеских почестей, а проявление рабской покорности, принятое у варваров. В свете эллинских философских идеалов царь-гегемон превращался теперь в деспота, свободные — в рабов; грекам грозило духовное порабощение персами. Каллисфен понял, что теперь под сомнение ставится все, что до сих пор поднимало его народ над варварами. Пусть Анаксарх и другие льстецы трубят о неслыханности подвигов Александра, для Каллисфена нет ничего выше эллинской культуры. Оказавшись перед выбором: либо Эллада, либо отрицающий ее Александр, Каллисфен избрал Элладу, показав себя не приверженцем царя, а учеником Аристотеля, защитником прав и свободы.

Дальнейшими сведениями мы снова обязаны Харесу. Птолемей, по-видимому, умолчал об этом деле, и получилось так, что наш гофмейстер оказался единственным из историков Александра, кто смог передать сцену ссоры, являясь к тому же ее свидетелем. Его рассказ, сохраненный, к сожалению, лишь фрагментарно, нашел свое отражение у Плутарха и Арриана [241] Plut. Al., LIV и сл.; Arr. IV, 12, 3 и сл. . Если соединить вместе, получается история с целым рядом интересных деталей. Мы на минуту как бы раздвигаем занавес, для того чтобы увидеть или уловить все, происходившее за кулисами двора.

Снова званый обед у царя, но уже совсем особого рода. Все присутствующие в крайнем напряжении. Гефестион — главный устроитель. Он побеседовал с каждым из приглашенных и попытался сговориться относительно того, как будет протекать церемония.

Все произойдет так: царь будет пить за здоровье каждого из гостей по кругу. Сначала он поднесет золотую чашу к своим устам, а затем пошлет ее тому, кого чествует. Тот должен подняться, подойти к алтарю, опорожнить там чашу, затем пасть ниц и, наконец, обменяться с царем поцелуем в уста.

Тут сразу встает вопрос о роли алтаря. Какая связь между ним и проскинезой? Исследователи не знали, как это объяснить, пока наконец не догадались. Безусловно, речь идет о персидском огнепоклонстве. Значение этого ученые осознали далеко не сразу, оно выяснилось только благодаря опубликованным не так давно административным документам из дворца в Персеполе.