Эдвард Радзинский - Иосиф Сталин. Последняя загадка

Вот так Коба сделал еще один, последний, главный поворот!

Вышинский в растерянности смотрел на Кобу. По-моему, до него стало доходить: Коба не разрешал евреям откупиться «кучкой буржуазных националистов». Это означало одно: он окончательно решился наказать народ.

Вышинский молчал.

Коба приказал мне:

– Запиши итог: «Приняли предложение товарищей из “Правды”». – Он опять обратился к соратникам: – Итак, у товарища Вышинского нет предложений. Тогда доложите нам вы, товарищ Игнатьев, ваши предложения по второму вопросу.

Игнатьев, несколько побледнев, начал:

– Министерство госбезопасности готово ликвидировать «пятую колонну» в столице. Грузовики дислоцированы за пределами столицы в ближнем Подмосковье, чтобы операция не потеряла внезапности. 5 марта они могут въехать в столицу и провести за одни сутки депортацию враждебного еврейского населения, как это уже практиковалось с чеченцами и ингушами. Одновременно это может быть проделано в Ленинграде и во всех крупных городах. Что касается самих евреев, то слухи о депортации просочились в их среду. Но акция не потеряла нужной внезапности, паники пока нет, и всерьез они не верят в ее возможность. Обычное рассуждение, поддержанное нашими сотрудниками в их среде: «Это невозможно, так как для этого понадобится слишком много грузовиков».

Вышинский побелел и только тихо сказал:

– Но, Иосиф Виссарионович… – И замолчал.

– Что Иосиф Виссарионович?! Боитесь? Чего? Что это может привести к войне? Оставьте ваши меньшевистские штучки! Неужели вы так слепы? Неужели вы думаете, что господа империалисты из-за жидов начнут воевать? Если мы их всех перережем, и то не начнут! Предадут, как предали при Гитлере! Но если империалисты все-таки нападут… Эх вы, слепые котята! Капитулянты! Да мы должны мечтать, чтоб они сейчас напали, если мы революционеры… Такие, каким был Ильич. Он в сложнейшей обстановке гремел! – (Так вот о чем он говорил на пленуме!) – Запомните: мы никого и ничего не боимся! И если господам империалистам угодно сейчас начать войну, то для нас нет более подходящего момента, чем этот!

Берия мельком взглянул на меня и еле заметно усмехнулся.

Теперь я знал: 5 марта состоится депортация евреев. На Крайнем Севере и в Казахстане в эти дни было адски холодно. Туда, на смерть, отвезут всех их.

И мою жену.

Я должен, обязан был действовать.

Все, о чем говорил мне Берия, исправно сбывалось в эти дни.

Скоропостижно умер довереннейший человек Кобы – еврей Мехлис. Коба устроил ему торжественные похороны. Урну с прахом бывшего начальника Политуправления велел замуровать в Кремлевской стене.

Похоронную церемонию проводил заместитель коменданта Кремля некто Косыкин. В этой ужасающей обстановке всеобщего страха несчастный Косыкин страшно боялся какого-то подвоха. Он говорил сослуживцам: «Я невезучий, боюсь, обязательно что-нибудь произойдет!»

Косыкин держал урну с прахом Мехлиса, когда грянул воинский салют. Бедняга забыл, что партийный функционер Мехлис имел воинское звание генерал-полковника, и, видимо, решил, что это взрыв. От ужаса несчастный замертво упал у стены. Разрыв сердца…

Урна с прахом Мехлиса валялась рядом.

Все это время Игнатьев присылал кандидатов в новые начальники охраны.

Наконец Коба остановился на генерале Б. По выправке и орденам я понял, что он фронтовик.

Я вошел, когда Коба заканчивал разговор с ним.

– Знакомься, – он назвал какие-то русские имя и отчество.

Обычное приветливое лицо, еще молод. Услужливый, очень вежливый, постоянно извиняется и благодарит. Но достаточно органично, не назойливо.

– Покажи ему наше хозяйство, – велел Коба, – и потом отправляйся домой.

Я привел его в комнату Власика.

– Здесь вы будете жить.

Он посмотрел на меня и молча, все с тем же равнодушным лицом, передал открытый конверт. Туда была вложена записка с тремя словами: «Покажи ему где !» Здесь же написан пароль, которым в нашей переписке подписывался Берия.

После того, как я прочел записку, он ее забрал.

Я провел его в свою комнату и молча показал место на люстре, где был вмонтирован приемник. Он влез на стул и включил.

В тишине раздался голос Кобы:

– Сукины дети… Сукины дети…

Шаги. Он расхаживал по Малой столовой.

Новый слушал в абсолютном молчании. Выключил. И простился со мной все с тем же равнодушным, стертым лицом. Идеальным, кстати, для разведчика – его очень трудно было запомнить…