Игорь Данилевский - Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций

Непосредственным поводом для появления нового персонажа автор Повести, несомненно, видит принятие Узбеком ислама. Не случайно рассказ о кончине тверского князя начинается с упоминания, что Азбяк, поиде в богомерзкую веру срачиньскую, и оттоле наипаче не пощадети нача роду крестьянского. Очевидно, установление в Орде государственной религии (несмотря на сохранение Узбеком всех льгот православному духовенству, данных предыдущими ханами) рассматривалось летописцем и его современниками как нарушение того состояния конфессиональной нейтральности, которое делало ордынское иго до того приемлемым для русских земель.

Быть может, именно это послужило основанием для активизации автором Повести татарских князей. Они теперь уже не пассивное орудие в руках дьявола: обычаи бо поганых и до сех мест, вмещуще вражду между братьи, князей рускых, и собе большая дары взимаху. Помимо корыстолюбия ( несытии сущи мьздоимьства) им присущи лестьи стремление к обольщению, а также злоба. Воплощением всех этих качеств становится образ безаконнаго и треклятаго, проклятого кровопивца, окааннаго и нечестивагоКавгадыя. Показательно, что имя его почти всегда появляется в Повести в сопровождении одного из перечисленных эпитетов. Столь же показательно описание действий Кавгадыя (впрочем, и сопровождающего его Юрия Московского!) на русской земле, которые, как уже отмечалось, явно напоминают описания действий отрядов Игоря под стенами Царьграда и Татарпод стенами Рязани:

«…И пакы диавло не престающе желая кровопролития, и еже и створися за грехы наша, прииде бо великий князь Юрьи Данилович ратью к Тфери, совокупив всю землю Низовьскую, и с кровопивцем Кавгадыем, и множество татар и бесермен, и мордвы и начаша город жещи и многа селы. И бысть туга немала, имающа мужа и мучаша различными муками и смерти предаяху, а жены их оскверниша поганни, и пожгоша всю власть Тферскую и до Волгы , и поидоша на другую страну Волгы и по тои стороне хотя то же створити» [486]

Кстати, в этом тексте мы находим параллель и очень важную к летописному повествованию о взятии Владимира. Как мы помним, в Лаврентьевской летописи со ссылкой на пророка в этой ситуации уже упоминалась сентенция: яко Господеви годе бысть, тако и бысть. Есть она и в нашем тексте, но теперь с разъяснением: слово праведного Иева:…Яко Господе годе тако будет. Буди имя Господне благословенно от ныне и до века.Речь идет о тексте:

«и сказал: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; [как угодно было Господу, так и сделалось;] да будет имя Господне благословенно!» [487].

Это слова, которые произносит Иов после всех постигших его лишений. Между прочим, такое толкование дополнительно подкрепляет наблюдения Г. Подскальски, В. В. Каргалова и В. Н. Рудакова о том, что в описаниях монгольского нашествия в Лаврентьевской летописи (да и в первые полтора века после Батыева нашествия в летописании в целом) идеальной фигурой был вовсе не воин, сражающийся с поработителями, а смиренный страдалец Иов, само имя которого значит угнетенный, враждебно преследуемый…

Яркой и в то же время краткой характеристикой Кавгадыя является упоминание, что он имеет «…яд аспидень под устнами своими» [488]. Несомненно, в данном случае автор Повести дает отсылку к тексту 139-го псалма:

«…Избавь меня, Господи, от человека злого; сохрани меня от притеснителя: они злое мыслят в сердце, всякий день ополчаются на брань, изощряют язык свой, как змея; яд аспцца под устами их. Соблюди меня, Господи, от рук нечестивого, сохрани меня от притеснителей, которые замыслили поколебать стопы мои» [489].

Особое место в Повести занимают характеристики хана Узбека. По словам ее автора,

«…о таковых рекоша царскыя дети иже пленени во Вавилон, сице глаголааху:…Предасть ны в руце царю нечестивому и законопреступному, и лукавнеишому паче всея земля, егда бо Господь град Иерусалим казня, предаст в руце царю Титу римскому. И пакы егда Фоце Царьград предаст в руце, такоже не Фоку любя, но Царьград казня за людьская согрешения» [490]

В свое время В. А. Кучкин обратил внимание на то, что в данном случае не совсем точно цитируется текст Священного Писания:

«…Игумен Александр сравнивал Узбека с жестоким вавилонским царем Навуходоносором II, о котором рассказывала Библия. Приведенный выше отрывок заканчивается стихом 32 из III главы Книги пророка Даниила. Последняя сохранилась в трех славянских переводах, восходящих к Лукиановскому и Исихиевскому греческим изводам. Однако ни в греческих, ни в славянских текстах 32 стиха III главы Книги пророка Даниила нет слова… законопреступну . Становится очевидным, что оно вставлено самим автором…Повести о Михаиле для усиления отрицательной характеристики Узбека. Отзыв об ордынском хане как…законопреступном логически вытекал из представлений тверского книжника о незаконности, неправомерности суда над Михаилом и судебных решений, которые утвердил Узбек. Но назвать законопреступным ордынского хана, олицетворявшего власть татаро-монгол над Русью, было большой смелостью. Этого не отваживался сделать ни один русский писатель времени первых 80 лет татарского ига» [491].