Андрей Андреев - Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века

Как это неоднократно бывало прежде, значительную часть среди командируемых составляли юристы (Мильгаузен, Тутковский, Вигура, Пилянкевич) и филологи-классики (Леонтьев, Пеховский); прочие же специализировались в истории (Кудрявцев), политической экономии (Вернадский), ветеринарии (Лясковский), минералогии (Рогович) и хирургии (Басов). Впрочем, Лясковскому разрешили сменить специальность: дело в том, что он уже с 1841 г. безуспешно добивался от университета командировки за границу и в данном случае просто смог воспользоваться вакансией по кафедре ветеринарии. Подлинным же призванием Лясковского была медицинская химия и фармацевтика, к занятиям которой он приступил уже в Берлине, а в январе 1844 г. через посредничество Строганова получил одобрение Уварова на свою новую специальность [563] РГИА. Ф. 733. Оп. 32. Ед. хр. 103. Л. 54–55. Ср. Лясковский В. Н. Николай Эрастович Лясковский. Биографический очерк. М., 1884. С. 11–16. .

Еще на стадии подготовки поездки подчеркивалось новое, характерное именно для 1840-х (в отличие от 1830-х) годов отношение к командируемым как к оформившимся молодым ученым: попечители сообщали, что все они не просто окончили университетский курс со степенью кандидата, но уже сдали магистерские экзамены и «заняты составлением диссертаций». Процесс утверждения планов поездок показывал приоритеты, сложившиеся в России 1840-х гг. в отношении немецкого высшего образования, где наряду с Берлинским университетом и его знаменитыми профессорами все большую роль начинал играть Гейдельбергский университет. Так, в представлении попечителя Киевского университета говорилось, что «главным пунктом своего пребывания образующийся имеет избрать Берлин, но смотря по распорядку преподавания предназначаемых ему наук в обоих университетах, может переехать в Гейдельберг. Профессоры, коих преимущественно рекомендуется ему иметь в виду, суть: Дитерихс, Рау, Раумер, Ранке, Шлоссер, Сталь, Риттер » [564] РГИА. Ф. 733. Оп. 32. Ед. хр. 103. Л. 24. . Действительно, все выпускники Киевского университета вместе с москвичом Ф. Б. Мильгаузеном прибыли в Берлин и записались в матрикулы университета 15 ноября (н. ст.) 1843 г. В Берлине вместе они провели один учебный год, после чего четверо молодых ученых разъехались по другим научным центрам, а двое (Рогович и Пилянкевич) продолжали обучение в Берлине. Весной 1845 г. к ним подъехали Леонтьев и Кудрявцев, а в ноябре 1846 г. — Пеховский [565] Леонтьев и Пеховский занимались до этого классической филологией в Лейпцигском университете, а выезд Кудрявцева задержался на два года, пока тот работал над диссертацией. О Пеховском, впрочем, см. примеч. 119 к этой главе. . Общий срок всех этих поездок уже в первоначальных планах был увеличен в сравнении с 1830-ми гг. до двух с половиной — трех лет, так что в действительности, большинство посланных ученых (а некоторые из них просили еще и о продлении своих командировок) вернулись в Россию только в конце 1846 г. или даже в 1847 г. [566] РГИА. Ф. 733. Оп. 32. Ед. хр. 103. Л. 40–44; Ф- 733- Оп. 69. Ед. хр. 680–681 (о выдаче денег в конце 1846 г. на возвращение в Россию командированным от Киевского универистета).

Итак, обозревая еще раз, в целом, студенческие командировки из России в Берлинский университет в 1830—1840-х гг., повторим, что их расцвет и тот неоспоримый вклад, который они внесли в развитие российской университетской науки, стали возможными благодаря политике Министерства народного просвещения во главе с С. С. Уваровым. Обилие русских студентов в Берлине, особенно на тех коротких временных интервалах, где накладывались несколько волн командировок (1831–1832, 1833–1834,1843—1844 гг.) и общее число слушающих лекции берлинских профессоров достигало 15–20 человек, делало их совместную учебу заметным научным и культурным явлением в жизни российского зарубежья, создавало понятие о «русском Берлине» этой поры. Впрочем, на самом деле одновременно в Берлине, и в том числе на лекциях знаменитых ученых, присутствовало куда большее число людей, чем мы можем судить по матрикулам, поскольку далеко не все русские путешественники относили себя к студентам и довольствовались не включением их в университетскую корпорацию, а лишь разрешением на слушание лекций. Это можно увидеть на примере той среды общественных деятелей России, которые побывали в Берлине во второй половине 1830 — начале 1840-х гг., и вклад которых даже в студенческие списки этой поры весьма заметен.

Источники об учебе целого ряда видных общественных деятелей в Берлинском университете в 1830—1840-е гг. гораздо более разнообразны по сравнению с источниками об ученых командировках: среди них сохранились письма, мемуары, которые позволяют лучше представить жизнь русских студентов в Берлине. Пик присутствия здесь молодых людей, которые в будущем или уже и в настоящем играли заметную роль в общественной жизни России, падает на 1837–1843 гг. [567] См. также: Кунеус 3. Русские студенты в Берлинском университете в 1837–1839 гг. // Из истории русско-немецких литературных взаимосвязей. М., 1987. // С. 88–95; Данилевский Р. Ю. «Молодая Германия» и русская литература (Из истории русско-немецких литературных отношений первой половины XIX в.). Л., 1969. При этом, сразу бросается в глаза весьма важное наблюдение: почти все они принадлежали к одной дружеской среде, которая сложилась в кружках и салонах Москвы 1830-х гг., была тесно связана с Московским университетом, отражала зарождающиеся споры западников и славянофилов.