(выделено мной. —
М. К .). Наконец, во «Временнике» Ивана Тимофеева есть характерное рассуждение о том, что царь и «царствие» неотделимы друг от друга, как душа неотделима от тела, а в конце своего сочинения автор поместил две притчи «О вдовстве Московского государства»
[6] Временник Ивана Тимофеева. М.; Л., 1951. С. 106, 155 и сл. Об образе «земли-матери», «земли-вдовы» в этом произведении И. Тимофеева см.: Ingerflom С., Kondratiéva Т . «Bez caija zemlja vdova». Syncrétisme dans le Vremennik d’Ivan Timofeev // Cahiers du monde russe et soviétique. Vol. 34. № 1/2 (janvier-juin 1993). P. 257–266.
.
Как видим, и отсутствие царя на престоле, и малолетство государя, его физическая неспособность управлять страной — в равной мере представлялись современникам настоящим бедствием, «вдовством» государства. Примечательно, что до эпохи Ивана Грозного образ «вдовствующего царства» в русской письменности не встречается, хотя в истории дома Калиты и раньше не раз возникала ситуация, когда великокняжеский престол переходил к юному княжичу (достаточно вспомнить о том, что великому князю Ивану Ивановичу Красному в 1359 г. наследовал девятилетний сын Дмитрий — будущий победитель на Куликовом поле, а Василию Дмитриевичу в 1425 г. — сын Василий (II), которому не исполнилось еще 10 лет от роду [7] Об обстоятельствах вступления на московский престол соответственно Дмитрия Ивановича (Донского) и Василия II см.: Кункин В. А . Дмитрий Донской // ВИ. 1995. № 5/6. С. 63–64; Зимин А. А . Витязь на распутье. М., 1991. С. 7, 30, 31 и сл.
). По-видимому, формирование образа «вдовствующего царства» произошло уже в едином государстве, а непосредственным толчком послужили потрясения эпохи «боярского правления» 30–40-х гг. XVI в. [8] «Боярское правление» — принятое в научной литературе обозначение эпохи 1530–1540-х гг., периода малолетства Ивана IV. Этот термин весьма условный, так как, с одной стороны, сохранялся монархический строй, и все решения выносились от имени юного великого князя, а с другой — в управлении, наряду с боярами, принимали активное участие и другие должностные лица: дворецкие, казначеи, дьяки. Чтобы подчеркнуть условность закрепившегося за этой эпохой названия, термин «боярское правление» употребляется в данной книге в кавычках.
* * *
За редкими исключениями, мы не располагаем непосредственными откликами очевидцев на события интересующего нас времени. Чуть ли не единственное свидетельство такого рода — показания бежавшего осенью 1538 г. из Московского государства в Ливонию итальянского архитектора Петра Фрязина. На допросе в Юрьеве (Дерпте), объясняя причины своего побега, он заявил: «…нынеча, как великого князя Василья не стало и великой княги[ни], а государь нынешней мал остался, а бояре живут по своей воле, а от них великое насилье, а управы в земле никому нет, а промеж бояр великая рознь; того деля есми мыслил отъехати прочь, что в земле в Руской великая мятеж и безгосударьство…» [9] РГАДА. Ф. 141. Оп. 1. 1539 г. Д. 1. Л. 4. Цитирую по рукописи, так как в публикации 1841 г. текст передан неточно: АИ. СПб., 1841. Т. I. № 140. С. 203. Подробный комментарий к этому документу дается ниже, в основном тексте книги (см. гл. 5).
Справедливость приведенной характеристики нам предстоит проверить в ходе данного исследования, но пока следует отметить, что слова беглеца-архитектора не могли повлиять на формирование негативного образа эпохи, поскольку процитированный документ, происходящий из архива Посольского приказа, был опубликован только в 1841 г. К тому времени дурная слава уже давно прочно закрепилась за периодом малолетства Грозного, и виной тому были как писания самого царя, так и летописные памятники второй половины его правления.
Примечательно, что летописи, составленные в годы «боярского правления», не содержат каких-либо оценок или суждений обобщающего плана, по которым можно было бы судить об отношении современников к тогдашним носителям власти. Это характерно не только для летописей, доводящих изложение лишь до конца 1530-х гг. (Вологодско-Пермской третьей редакции, Новгородской IV по списку Дубровского), но и для крупнейшего летописного памятника, созданного в первой половине 1540-х гг., — Воскресенской летописи. Ее политическая тенденция не поддается однозначному определению: о симпатиях и антипатиях составителя летописи исследователи высказывают различные мнения. С. А. Левина полагает, что автор Воскресенской летописи был сторонником князей Шуйских; А. Н. Казакевич и Б. М. Клосс отмечают особые симпатии летописца к митрополиту Иоасафу [10] См.: Левина С. А . Летопись Воскресенская // СККДР. Л., 1989. Вып. 2. Ч. 2. С. 39–42 (здесь же библиография); Казакевич А. Н . Идейно-художественная концепция защиты Отечества в статье 1541 г. Воскресенской летописи // Русская культура в условиях иноземных нашествий и войн. X — начало XX в. М., 1990. С. 119–149; Клосс Б. М . Воскресенская летопись // Отечественная история: энциклопедия: В 5 т. М., 1994. Т. 1. С. 462.
.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу