В заключительной части «Повести» автор вновь выходит на обобщение, прославляющее Андрея Боголюбского за его мученическую смерть. Он убежден, что Андрей единодушно будет причислен к Божьим угодникам, как святые Борис и Глеб: «И со братома своима с Романомъ и съ Давыдомъ единодушно ко Хресту Богу притче, и в райстии пищи водворяясь неизреченьно с нима». [311] ПСРЛ. Т. 2. Стб. 594.
Кто же написал эту драматическую повесть? Согласно Б. А. Рыбакову, детализация историко-топографических ориентиров Боголюбова, а также ссылки на южнорусские и киевские аналогии свидетельствуют, что «Повесть об убиении Андрея Боголюбского» в ее Ипатьевском варианте писалась для киевлян. Ее язык указывает на южнорусское происхождение автора, однако не столько киевское, сколько чернигово-сиверское. Основанием для этого служит характерное употребление местоимений «та» и «тот», а также замена «въ» на «у», что присуще якобы чернигово-сиверскому диалекту древнерусского языка. [312] Рыбаков Б. А. Русские летописцы… С. 79.
Наличие в тексте «Повести» южнорусизмов отмечал также Н. Н. Воронин. К таковым он относил слова «паробок» и «паробцы», употребленные автором в рассказе о плаче Кузьмища Киянина, а также в диалоге Андрея Боголюбского с убийцами. [313] Воронин Н. Н. Повесть об убийстве Андрея Боголюбского и ее автор // История СССР. № 3. 1963. С. 88.
Видимо, к южнорусизмам следует отнести и слово «оксамит», которое впоследствии вошло в лексический фонд украинского языка.
Что касается имени автора «Повести», то в историографии высказаны на этот счет несколько точек зрения. Согласно наиболее распространенной, «Повесть» написана Кузьмищем Киянином, одним из ее ключевых персонажей. Впервые она была предложена К. Н. Бестужевым-Рюминым, полагавшим, что Кузьмище Киянин был лицом приближенным к князю и безусловно преданным ему. «Повесть» представляет собой Целостное литературное произведение, не имеющее признаков составления ее из разных частей. [314] Бестужев-Рюмин К. Н. О составе русских летописей до конца XV века. СПб., 1868. С. 105–107.
Вывод о Кузьмище Киянине как авторе «Повести» был поддержан затем И. Хрущовым, который, однако, не считал, что все произведение принадлежит ему. «Похвала» была составлена позже и, очевидно, владимирцем. [315] Хрущов И. П. О древнерусских исторических повестях и сказаниях XI–XII столетий. К., 1878. С. 138–143.
Кузьмища Киянина считали автором «Повести» Д. С. Лихачев, М. Н. Тихомиров, а также Б. А. Рыбаков, посвятивший этой проблеме специальное исследование. [316] Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 241–246; Тихомиров М. Н. Городская письменность в древней Руси XI–XIII вв. Труды отдела древнерусской литературы (ТОДРЛ). Т. IX. 1983. С. 65–66; Рыбаков Б. А. Русские летописцы… С. 79–104.
М. П. Погодин и М. Д. Приселков склонялись к мысли, что автором «Повести» был церковник владимирского Успенского собора, который вел летописные записи в княжение Андрея Боголюбского и был составителем владимирского летописного свода 1177 г. М. Д. Приселков назвал и имя этого летописца. Это «игумен» Успенского собора Феодул, упомянутый в краткой версии «Повести», содержащейся в Лаврентьевской летописи. [317] Приселков М. Д. История русского летописания XI–XV вв. Л., 1940. С. 76.
Оригинальное решение проблемы авторства «Повести» предложила В. П. Адрианова-Перетц. По ее мнению, текст Ипатьевской летописи сложился под пером составителя Киевского свода 1200 г., который соединил житийно-панегирический некролог Лаврентьевской летописи с рассказом Кузьмищи Киянина, полным страсти и не всегда реалистических подробностей. К числу домыслов автора В. П. Адрианова-Перетц относила сюжеты о пьянстве заговорщиков в медуше, об упреках Андрея убийцам, о его попытке скрыться под лестницей. [318] Адрианова-Перетц В. П. О реалистических тенденциях в древнерусской литературе (XI–XV вв.). ТОДРЛ. Т. XVI. С. 15–17.
Н. Н. Воронин в обстоятельном исследовании «Повести» пришел к выводу, что, во-первых, она представляет собой сложное произведение, состоящее из нескольких частей, а во-вторых, автором ее был никак не Кузьмище Киянин, а поп Микула, также упоминаемый в ней. [319] Воронин Н. Н. Повесть об убийстве… С. 87–88.
Решающим аргументом в пользу такого вывода Н. Н. Воронин считал наличие южнорусизмов в «Повести», которые будто бы принадлежат попу Микуле, пришедшему в свое время на северо-восток со своим князем из Вышгорода. Что касается состава «Повести», то в ней кроме собственно авторского материала, который обличает в ее составителе давнего и близкого советника князя, он использовал данные следствия по делу заговорщиков, в допросе которых, возможно, участвовал и сам. [320] Там же.
Читать дальше