Петр Толочко - Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

Еще одним и, как казалось А. А. Шахматову, непреодолимым препятствием к отнесению летописного сказания о начале Печерского монастыря на счет Нестора является то, что в нем основателем обители выступает Антоний, тогда как «Житие Феодосия» таковым считает Феодосия. [178] Шахматов А. А. Разыскания… С. 269–270. Аргумент действительно серьезный и не будь в летописной статье 1051 г. другой информации, с ним можно было бы и согласиться. Но сам же А. А. Шахматов заметил, что в сказании не назван игумен, который поставил «церковь велику, и манастырь огородиша столпеемъ, кельѣ поставиша многы». [179] ПВЛ. Ч. 1. С. 106–107. Из буквального смысла сказания следует, что этим игуменом был не Феодосий, а Варлаам, но имени его здесь нет. Заслуга поставления монастыря целиком отдана Антонию и монастырской братии. А. А. Шахматов видел в этом тенденциозность позднейшего редактора, что похоже на правду.

Вопрос только в том, кто был этот тенденциозный редактор? А. А. Шахматову казалось, что таковым следует считать все того же составителя Начального свода, но убедительных аргументов в пользу этого предположения он не привел. Значительно больше оснований полагать, что этим «редактором» был Нестор. В пользу этого свидетельствует вся вторая часть сказания, в которой основателем монастыря, по существу, выступает Феодосий. На вопрос Антония, кого бы хотела братия себе игуменом, последовал ответ: «Кого хощеть Бог и ты». Выбор Феодосия, таким образом, был не только выбором Антония, но и Божьим промыслом, оказавшимся особенно благодатным для монастыря. В момент избрания Феодосия братия насчитывала 20 монахов, его стараниями она увеличилась до 100. Феодосий озаботился также и тем, чтобы Печерская обитель обрела монастырский устав, который был списан из устава Студийского греческого монастыря, принесенного в Киев монахом Михаилом. Летописец определенно ставит это в заслугу Феодосию: «Феодосий все то изъобрѣтъ, предасть монастырю своему». [180] Патерик… С. 28.

От Печерского этот устав был позаимствован другими русскими монастырями, что ставило его в особое положение как старейшего и наиболее почитаемого. Заключительная фраза о благодатных деяниях игумена Феодосия — «Феодосьеви же живущю в манастыри, и правящю добродѣтелное житье и чернечьское правило» — фактически равнозначна утверждению об основании им монастыря. До игуменства Феодосия печерские холмы были местом индивидуального пустынножительства, при нем возникла монастырская обитель со своим уставом и правилами.

В «Житии» Нестор говорит об этом еще более определенно: «И оттоле Божиею благодатию возрасте мѣсто то и бысть монастырь славень: се же и донынѣ есть, Печерьский монастырь наричаемь, иже от святаго отца Феодосия съставленъ есть». [181] Патерик… С. 28.

Остановимся теперь на проблеме идеологической идентификации автора «Повести временных лет». Для исследователей, отстаивавших участие Сильвестра в ее редакции, этот аргумент является чуть ли не главным. Сильвестр был игуменом Выдубицкого Михайловского монастыря, основанного Всеволодом, а затем епископом в Переяславле, родовом гнезде Всеволода — Владимира и, следовательно, все восторженные или сочувствующие высказывания в адрес этих князей должны принадлежать ему. С одной стороны, рассуждения эти не лишены логики, но с другой — не учитывают, что симпатизировать «дому Всеволода» мог не только Сильвестр. Нет у нас гарантии и в том, что в многослойных летописных сводах идеологическая приверженность их составителей во всех случаях сопрягалась с изъятием позиции своих предшественников. Если Нестор составлял летопись при Святополке Изяславиче, значит, должен был проследить, чтобы в ней, не дай Бог, не проскочило худое слово не только о своем сюзерене, но и об его отце и даже роде. В свою очередь, Сильвестр обязан был не только славословить Владимира Мономаха, но также пройтись цензорским пером по текстам своих предшественников, если они неодобрительно отзывались, скажем, об его отце.

Исключить подобного мы, разумеется, не можем, однако и преувеличивать исследовательские возможности такого историографического стереотипа вряд ли следует. Если уж и пользоваться им, то анализировать идеологическую позицию летописцев следует на текстах, приращивающих предыдущий летописный свод. Для автора «Повести временных лет» это главным образом статьи, повествующие о событиях, произошедших в годы киевского княжения Святополка Изяславича. Объективно это был не лучший великий киевский князь. Более популярным на Руси считался Владимир Мономах, однако из летописи сделать такое заключение невозможно. Святополк изображен в ней вполне благопристойно. Он не захватил отцовский трон силой, но сел на нем по праву отеческого наследия: «яко есть столъ преже отца его былъ». Не являясь фактическим организатором антиполовецких походов, в перечислении князей, принимавших в них участие, всегда стоит на первом месте. Аналогично представлена его роль в собирании княжеских съездов, в том числе и знаменитого Любечского. Описывая поражение русских дружин от половцев в 1093 г. под Треполем, летописец замечает, что «Святополкъ же стояше крѣпко» и отступил с поля боя лишь тогда, когда побежали его вои.