Эдуард Петров - Паруса в океане

- Если я не ошибаюсь, ты Астарт, да, да, Астарт из храма Великой Матери. Я вижу, боги к тебе благосклонны, если ты все еще здоров и невредим, Хвала богам за их милости.

Лопоухий всегда, сколько помнил Астарт, выражался подобным образом.

Лопоухий, как и Астарт, и Ларит, был с рождения посвящен богине любви и воспитывался при храме. Тоже задирал евнухов, приставленных следить за поведением и мыслями будущих жрецов, плавал на плотах и мечтал о дальних морских путешествиях. Но битвы плотогонов - это было слишком рискованное занятие. К тому же Лопоухому было трудно тягаться с Астартом в мальчишеских забавах, а вторых ролей он не терпел. Может, поэтому он раньше других друзей Астарта отошел от ватаг, стал благочестив и благоразумен. Его начали ставить в пример другим, позволили прислуживать во время торжественных служений в храме. В то время, когда Астарт на зависть всем мальчишкам побережья получил серьгу кормчего, Лопоухий, словно в отместку, был возведен в низший разряд жрецов. Судьбы двух соперников разошлись. Впрочем, Лопоухому тоже завидовали...

- Лопоухий? Или тебя теперь зовут по-другому? - Астарт окинул взглядом дорогое убранство паланкина, рослых рабов с храмовыми клеймами.

- Зови меня адон Беркетэль, - произнес Лопоухий.

Астарт невольно убрал руку с паланкина. Бывший приятель заметил смятение Астарта. Еще бы: Беркетэль, жрец-настоятель храма Астарты, - это фигура, с которой считались цари.

- Я слышал, - продолжал жрец, - ты ведешь себя недостойно, как и прежде. Неужели ты до сих пор не проникся благолепием и страхом перед людьми сильными и достойными?

Как ни ошеломительно было известие, что Лопоухий - жрец-настоятель, Астарт рассмеялся.

- Ты же сам боялся меня до смерти. Помнишь, когда ты предал нас, и я задал тебе трепку? Как же ты не помнишь? Ты за сладкую палочку и по злобе своей выдал, что мы таскали бревна из торговой гавани и унесли из храма много льняной ткани на паруса. Я вижу, ты и сейчас любишь сладкое.

- Не было такого, человече. За напрасные слова боги тебя покарают.

Горбун с почтением смотрел на Лопоухого и с опаской - на Астарта: видимо, тоже не из простых смертных, коль в таком тоне разговаривает с самим жрецом-настоятелем.

- Как же не было? - возмущался Астарт. - Хочешь, я позову Эреда? Или давай отыщем Ларит, она-то рассудит, кто из нас плохо помнит. Ведь это Ларит унесла ткань из хранилища, помнишь? Завернулась во много слоев и прошла мимо стражи...

- Нет больше Ларит, - дружелюбно - ну чем не приятель! - сказал Лопоухий. - Боги отняли у нее силы и радость жизни, видимо, за прошлое, о котором ты говоришь. - Лопоухий ткнул носильщика палочкой из слоновой кости, рабы бережно понесли паланкин, мягко раскачивая его из стороны в сторону - это нравилось господину. Затем продолжал, высунувшись из занавесок: - Тебе я предсказываю тот же конец.

Астарт задрожал от гнева: этот проклятый Лопоухий когда-то домогался внимания Ларит.

- Каков же ты, Лопоухий Беркетэль! - пробормотал он и, набрав воздух в грудь, крикнул на всю улицу: - И все-таки я тебе тогда всыпал!..

Рабы внезапно остановились, опустили паланкин на выложенную каменными плитами дорогу. Видя, что эти клейменные молодцы настроены очень решительно, Астарт бросился наутек.

...Астарт взбежал по каменным ступеням, и холодок храмовой тени окутал его. Перед малым алтарем Эшмуна - тысячи больных, собранных со всего Тира и его пригородов. Кашляющие, стонущие, молчаливые, орущие - они лежали на храмовых тюфяках и ждали исцеления. Между ними сновали редкие тени в лиловом - служители алтаря, приставленные для принятия жертвенных даров. Впрочем, им приходилось, кроме того, уносить трупы на дождавшихся милостей божьих.

Астарт поймал за рукав одну из таких теней.

- О, святой человек, скажи, как найти мне жрицу Астарты по имени Ларит?

Тень молча указала в смрадный угол. Астарт бросился туда, прыгая через тела и тюфяки. Кто-то хватал его за ноги, умоляя принести хоть каплю воды. Кто-то остервенело чесался, а неопрятная старуха ползала по телам и дико хохотала, ловя в воздухе что-то трясущимися руками.

У самой стены на голых каменных плитах он увидел неподвижную женскую фигурку, жалко съежившуюся в комочек. На ней была только тонкая жреческая туника; неподалеку на двух тюфяках покоился рослый крестьянин, судя по одежде, - из богатых виноградарей. Его непомерно разбухшая нога источала тошнотворный запах.

- Не больно, - удивился крестьянин, когда старуха проползла по его ноге.