Феликс Кандель - Очерки времён и событий из истории российских евреев [том 4] (Уничтожение еврейского населения, 1941 – 1945)

Из завещания Э. Элькеса (октябрь 1943 года):

"Дорогие мои сын и дочь!

Я пишу вам эти строки, мои любимые дети, после двух лет пребывания в гетто, в этой юдоли плача. Нам стало известно, что в ближайшие дни наша участь будет решена. Гетто, в котором мы находимся, ликвидируется. Одному Богу известно, все ли мы погибнем или кто-нибудь останется в живых…

Милые мои, я очень сомневаюсь, удастся ли мне увидеть вас, обнять и прижать к сердцу, и перед расставанием с этим миром и с вами мне хочется сказать еще и еще раз, насколько вы нам дороги и как мы вас любим.

Любимый Йоэль! Будь верным сыном своего народа. Думай о нем, береги его – и не думай о гоях! В нашем долгом галуте (изгнании) они не дали нам даже десятой доли того, что мы дали им. Размышляй об этом, сын мой, размышляй об этом постоянно.

Постарайся жить в Эрец Исраэль. Это естественно для сына еврейского народа. Может, жизнь там будет трудна, полна тягот, но зато богата содержанием… Иди прямо, не оглядывайся по сторонам, если иногда встретишь своих собратьев в неприглядном виде, в грехе и даже мерзости, – не расстраивайся, сын мой. Не они виноваты в этом, а их горькая галутная судьба…

Моя любимая дочь Сарра, прочти внимательно мои слова, обращенные к Йоэлю… Идите по жизненной стезе вместе, не расставайтесь… и не забывайте того, что причинил нам современный Амалек. Помните это до последнего дня своего и передайте как священный завет будущим поколениям. Немцы убивали нас, резали, уничтожали с полным спокойствием и равнодушием… Они с аппетитом ели свой утренний бутерброд, одновременно следя за тем, чтобы машина уничтожения действовала безотказно, и насмехались над нашими мучениями. Я видел их, как они возвращались с места казни, с ног до головы обрызганные кровью наших близких и родных. В прекрасном настроении они садились за стол, ели, пили, слушали по радио легкую музыку. Настоящие профессиональные палачи!

Литовская земля пропитана еврейской кровью, пролитой литовцами, с которыми мы жили много сотен лет и которым помогали создавать независимое государство… С особым рвением, не нуждаясь в приказах, рыскали они по лесам, полям, пещерам и домам, чтобы разыскать последних прячущихся евреев и передать их властям. Дети мои, никогда не желайте им добра! Да будут они прокляты, они и их дети, в ваших глазах и в глазах будущих поколений!

Я пишу в то время, когда несчастные вдовы и сироты, обездоленные и голодные люди валяются у порога моего дома и умоляют о помощи. Но силы мои истощены, а душа опустошена. Дорогие мои, вы поймете, что я испытываю в эти минуты и что я хочу сказать вам. Обнимаю и целую вас и до последнего вздоха остаюсь любящим вас отцом. Эльханан".

Эльханан Элькес погиб в лагере Дахау в октябре 1944 года.

6

Лидия Гойхман, местечко Терновка Винницкой области (к началу войны ей исполнилось пять лет):

"Никакой еды не было вообще. Наступала зима. Мама попросилась к одной крестьянке на чердак. Брат жил отдельно в какой-то заброшенной конюшне. Вечерами он приходил, мама раздвигала снопы и сбрасывала меня с чердака прямо в снег. Снег ударял мне в глаза, начиналась резь, боль в глазах, дикая головная боль. Я падала на колени, а брат волоком тащил меня за руку и показывал, куда ползти; я подползала к двери, стучала и просила: "Дайте кусочек хлиба". Кто давал, кто собаку натравливал.

Мы погибали. И тут мама упросила одну женщину взять меня. Месяца три эта женщина прятала меня в чулане, на чердаке, иногда на холодной печи. Что ела, я не упомню. У ней самой нечего было есть, да еще двое своих детей. Эта женщина хотела меня завести в церковь и крестить. Но я отказалась. Откуда это было во мне? И сейчас я, женщина в возрасте, не пойму, откуда это у маленького измученного, несмышленого, полудикого ребенка? Как это объяснить?

И так мы мытарствовали, пока не пришли спасители. Первые наши солдаты, увидевшие меня, спросили у крестьянки: "Чем болеет эта девочка? Она скоро умрет".

Не умерла. Но в итоге – длительная тяжелая болезнь с двенадцати до двадцати лет, безрадостная тяжелая жизнь, исковерканная судьба…

Я иду с ярмарки, которая называется "жизнь". И вспоминая эту ярмарку, содрогаюсь от боли и обиды. Я спрашиваю у Бога, у людей: "За что?!" Можно ли назвать мое прозябание жизнью? Почему на ярмарочном маскараде мне отведена такая роль? Наверное, артисту, сыгравшему эту роль, положена оплата в многократном размере. А ведь со мной никто до сих пор не рассчитался, никто не возместил ущерб, нанесенный детскому сердечку. Кому мне предъявить иски? Фашистам, которые отняли у меня детство, отца, радость, здоровье?.. За всю жизнь я не могу вспомнить ни одного дня, чтобы могла сказать: "Этот день прожит нормально…"