Сергей Остапенко - Загадки погибших цивилизаций

Новый кризис наступил с разрастанием фауны пещерных хищников. На долю рек, как могильного фактора, приходилось все меньше останков. И новая ветвь ископаемых гоминид, приспосабливаясь, расселялась по новым ландшафтам, вступая в симбиоз с разными хищниками. Однако в позднем плейстоцене (100 000-10 000 лет до н. э.) наступил новый кризис. Плотоядным палеоантропам было все труднее получить мясную пищу.

И природа оставила этим удивительным существам, которые так «круто» развивались, но были обречены на вымирание, только один способ выжить: нарушить принцип «не убей».

Этот принцип был основой их экологического благополучия. Главное условие беспрепятственного доступа к мясу — чтобы раненое или умирающее животное их не боялось. Не должны чувствовать в них конкурентов и хищники. Но как обмануть инстинкт? Парадокс состоит в том, что инстинкт не запрещает животным убивать представителей своего вида. И экологическая щель, которая оставалась для самоспасения у обреченного вида, состояла в том, чтобы использовать часть своей популяции как самовоспроизводящийся кормовой источник. Все признаки каннибализма у палеоантропов прямо говорят о посмертном поедании черепного и костного мозга, а, вероятно, и всего трупа соплеменников. Нечто подобное широко известно в зоологии, но прецедента, чтобы это явление легло в основу эволюции, дотоле не было. Вместо того, чтобы предполагать, как некоторые ученые, что наши предки делали друг другу трепанацию, логичнее предположить, что многочисленные обнаруженные отверстия в черепах делались для того, чтобы поедать мозг соплеменников.

Вот так наши предки приспособились убивать себе подобных. Охота на другие виды появилась много позже.

Этот экологический вариант стал огромным потрясением для поздних палеоантропов: два инстинкта противоречили друг другу, да и вид, питающийся сам собой, — это биологический нонсенс, вроде вечного двигателя. Выходом оказалось расщепление самого вида палеоантропов на два подвида. Если палеоантропы не убивали никого, кроме своих, то новый подвид, Homo pre-sapiens, по мере превращения в охотников не убивал именно палеоантропов. Лишь много позже, вполне обособившись от троглодитов, он убивал уже не только последних, как и всяких других животных, но и своих соплеменников. Эту практику унаследовал и Homo sapiens, руководствуясь мотивом, что убиваемые — не вполне люди, скорее «нелюди»: иноверцы, преступники, враги.

Речь — вторая сигнальная система, которая всегда тормозит работу первой. Лобные доли преобразуют речь в поведение, но уже не рефлексивное, а подчиненное речевому, мысленному началу. За речь отвечают маленькие зоны мозга, находящиеся в лобной части коры. Эти зоны есть только у человека и, по данным палеоантропологии, отсутствовали даже у неандертальцев. В общении можно выделить внушение (суггестию). Внутри индивида находится лишь часть этого механизма, а ядро его — в сфере взаимоотношения между индивидами. Слова, произнесенные одним, неотвратимым образом влияют на другого. Все в речевой материи сводится к повелению и подчинению или возражению. Разговор — по большей части, цепь взаимных возражений. Даже вопрос — это повеление ответить. Повелительный характер человеческой речи есть следствие того, что «праречь» состояла из приказов, требований и повелений. Не зря до сих пор в восточнославянских, германском, латинском, греческом языках, иврите «слушать» и «слушаться» — смежные понятия. А в древности они обозначали одно и то же!

Множество ученых доказывали, что мышление вначале вредно для каждого организма, делает его беспомощнее по сравнению с животным. И только по мере созревания ребенка оно приобретает полезность. Но естественный отбор не сохраняет «вредных» признаков. Возможно только одно рациональное объяснение: значит, оно сначала было полезно не данному организму, а другому, не данному виду (подвиду), а другому. Здесь эволюция спотыкается, так как эта проблема оказывается неразрешима для теории естественного отбора: речь была выгодна хищному подвиду для того, чтобы с помощью внушения навязать свою волю!

Авторы теории считают, что не все особи предкового вида превратились в людей и что они не перестали рождаться с тех пор, как появились люди. Не обоснованным они считают и мнение, что те немногие, которые мутировали в людей, лишили более диких собратьев кормовой базы, отчего те быстро перемерли. Часто говорят о непомерно быстром образовании вида Homo sapiens. Видимо, правильнее говорить о разделении единого вида. Палеоантропы стихийно выделяли из своих рядов особые популяции, ставшие впоследствии особым видом. Эта обособляемая от скрещивания форма отличалась повышенной внушаемостью. В них удавалось подавлять импульс убивать палеоантропов, но последние могли поедать часть их приплода. Видимо, охота появилась как вариант «выкупа»: каннибалы не могли убивать другие виды, но могли заставить это делать своих внушаемых родичей. Молодняк этого подвида умерщвлялся на пороге половозрелого возраста, и лишь немногих палеоантропы оставляли «на развод». Кстати, весь этот процесс был первоначально весьма локальным феноменом: по данным некоторых генетиков, все человечество — потомки всего 600–1000 мужских особей предковой формы.