Йен Пирс - Великое доверие (Перст указующий - 2)

- Он имел дерзость настаивать, да-да, настаивать, чтобы на прошлых выборах в Парламент туда был избран один из его людей, так как, заявил он, совершенно необходимо, чтобы в Палате Общин имелись преданные королю люди. Как будто моя семья не знает и не знала всегда, в чем заключается ее долг. Он договорился с лордом-лейтенантом и теперь подкупает варвикширских джентльменов.

- Как я слышал, он слаб здоровьем, - заметил Кола. - Если так, то ему уже недолго сохранять свое положение.

- Могу только уповать на это, - ответил мой опекун. - Он решил погубить мою семью.

- Неудивительно, - сказал я скорбно. - Его друзья уже уничтожили мою.

Более мы об этом не говорили, так как мои слова, видимо, расстроили сэра Уильяма, и Кола любезно принялся расспрашивать его о недавних войнах. Сэр Уильям предался воспоминаниям о битвах, в которых участвовал, о подвигах, свидетелем которых был. Марко да Кола рассказывал о войне, которую его страна вела на Крите, о ее доблестном сопротивлении зверствам турок. Мне нечего было поведать о каких-либо славных деяниях, и я слушал их рассказы, радуясь тому, что они приняли меня в свой круг, чувствуя себя мужчиной среди равных. Если бы, думал я, и всегда было так. Тогда я был бы счастлив и имел бы все. Хороший огонь, чаша доброго вина и дружеское общество - вот все, что требуется человеку для полноты жизни. Теперь все это у меня есть, и будущее, которое я мимолетно узрел в тот вечер, ни в чем не обмануло моих ожиданий.

Я мог бы оставаться в этом доме столько, сколько захотел бы, и лишь с величайшей неохотой заставил себя уйти. Предстоящие дела внушали мне трепет, и мысль о возобновлении борьбы не радовала. Но я решил, что будет лучше, если я начну без отлагательств, и когда Кола удалился к себе в спальню, а сэр Уильям вернулся в кабинет, я тихонько спустился по лестнице и вышел через парадный ход.

Тьма была непроницаемой, в небе не светила луна, не мерцало ни единой звезды, и мне удалось найти тропу, которая вела к проезжей дороге, только потому, что я так хорошо знал этот дом. Маленькая головня, которую я захватил с собой из камина, освещала мой путь лишь на два-три шага впереди. Было очень холодно, и толстый слой инея на промерзшей земле громко хрустел у меня под ногами. Кругом раздавался шум крыльев ночных птиц, и ночное зверье сновало по своим ночным владениям в поисках добычи или в попытке не стать добычей.

Я не испытывал страха, у меня даже не было дурного предчувствия. Мне говорили, что это весьма необычно, что часто нам дано предугадывать надвигающуюся опасность, что от ее приближения начинает покалывать шею или чешется в голове. Но я ничего не почувствовал, занятый тем, чтобы отыскать ворота и дорогу на Банбери, я думал только о том, как бы не сбиться с тропы и не угодить в одну из канав, тянувшихся, как я знал, по обе ее стороны, и просто не мог сосредоточиться ни на чем другом.

Меня предупредили лишь неясные звуки, послышавшиеся впереди, но и тогда я не насторожился, полагая, будто дорогу там, куда не доставал свет моего факела, мне перебежал барсук или лисица. И лишь в самый последний миг все мои чувства внезапно заговорили, предупреждая о смертельной опасности, и я успел отпрыгнуть от чудовищного демона, поднявшегося из земли и преградившего мне путь.

Он принял облик человека, но такие преображения никогда не бывают безупречными. Внимательный глаз всегда может различить их слабое место. На этот раз о том, что под личиной человека прячется чудовище, сказали его неровные судорожные движения Оно попыталось принять облик пожилого джентльмена но его покрывали смрадные язвы, не говоря уж о всяких страшных уродливостях, горбе на спине и колченогости. А его глаза - странность, которую мне объяснить не удалось, - были чернее смолы, но ярко пылали во мраке, и в их глубине я разглядел языки адского пламени. А самыми омерзительными были звуки, которые он производил, улещивая, подманивая, пытаясь внушить мне доверие. Более того, мне кажется, слов оно не произносило, а его уговоры я слышал, как шипение змеи и писк летучей мыши, звучавшие у меня в голове, но не в моих ушах.

- Нет, Джек, - шипело оно, - тебе не следует уходить. Прошу, останься со мной. Идем-ка со мной.

Мне припомнились видения прошлой ночи, и я содрогнулся от скрытого смысла этих слов, принуждая себя не поддаваться их вкрадчивости. Я попробовал скрестить пальцы и поднял их перед его мордой, но этот символ страданий Господа Нашего вызвал только пренебрежительный смешок. Я начал читать "Отче Наш", но мой пересохший рот и онемевшие губы не издали ни звука.