Йен Пирс - Великое доверие (Перст указующий - 2)

Глава тринадцатая

Я все еще не оправился от страха и бессонницы, когда на следующее утро Марко да Кола завел со мной разговор. Я отвечал неохотно, так как по-прежнему был занят мыслями о новом нападении, которому подвергся, но его настойчивость в конце концов принудила меня к учтивости. Глядя на меня смеющимися глазами и бессмысленно улыбаясь, он начал с того, что, насколько он понял, моим отцом был сэр Джеймс Престкотт.

В уверенности, что он намерен выпытать у меня подробности падения моего отца, я ответил как мог холоднее. Однако, вместо того чтобы принять серьезный сочувственный вид, обычный для тех, кто намеревается снисходительно выразить соболезнования, он прямо-таки просиял, услышав мой ответ.

- О, превосходно, - сказал он с таким акцентом, что было трудно разобрать слова. - Весьма и весьма превосходно.

И он одарил меня восхищенной улыбкой.

- Могу я спросить, почему вы говорите так? Последнее время я не привык слышать подобные слова.

- Потому что несколько лет назад я хорошо знал вашего весьма превосходного батюшку. И был чрезвычайно удручен, узнав про его несчастье. Вы должны разрешить мне выразить вам мои глубочайшие соболезнования по поводу утраты человека, который, безусловно, был безупречным отцом.

- Да, он был именно таков, и я благодарю вас, - сказал я. Поначалу я почувствовал неприязнь к разнаряженному коротышке-иностранцу, ибо при обычных обстоятельствах такие люди вызывали у меня отвращение. Но теперь я понял, что мне следует пересмотреть мое первое мнение о нем. Мало у кого доставало доброты хотя бы признать свое знакомство с моим батюшкой, а уж тем более отозваться о нем с похвалой.

- Вы должны рассказать мне о вашем знакомстве с ним, - сказал я. - О том времени, которое он провел на чужбине, мне ничего не известно. Лишь то, что он был вынужден продавать свои услуги как воин.

- Он продал их Венеции, - ответил Кола, - и она была благодарна ему, так как он был доблестным мужем. Будь больше людей, на него похожих, турки не угрожали бы самому сердцу Европы.

- Так ваша Республика его ценила? Я рад.

- Весьма и весьма. И он пользовался равным уважением и у офицеров, и у солдат. Он был храбр, но никогда не действовал очертя голову. Когда он решил вернуться на родину, те из нас, кто желал добра вашему королю, утешались мыслью, что наша утрата - благо для вашего государя. Мне трудно поверить, что тот человек, которого я знал, мог в чем бы то ни было поступить бесчестно.

- Вы не должны полагаться на все, что вам говорят, - заверил я его. - У меня нет сомнений, что мой отец стал жертвой гнуснейшего преступления. И если Фортуна мне улыбнется, то вскоре я получу необходимые доказательства.

- Я рад, - сказал Кола. - Искренне рад. Ничто не могло бы доставить мне большего удовольствия.

- Вы и сами были солдатом?

Он немного замялся, прежде чем ответить.

- В последние годы я в числе прочего обучался медицине, - сказал он. Занятие самое невоенное. И посвящаю я себя главным образом разным любопытным вопросам. Я восхищался вашим батюшкой, но никогда не был расположен к его профессии.

И коротышка вышел из комнаты, а я возблагодарил Господа, что достоинства моего отца производили наилучшее впечатление на всех, кто не был отравлен ядовитыми слухами.

Сэр Уильям уже покинул дом. Он был рачительным хозяином своего поместья и твердо верил, что должен во все вникать сам. К тому же это было ему по душе, и он был бы куда счастливее, если бы мог посвятить себя одним лишь деревенским заботам. Однако придворная синекура была слишком уж соблазнительной, и по меньшей мере четырежды в год ему приходилось отбывать в Лондон и наводить порядок в своем управлении. Однако все остальное время он пребывал в Варвикшире и почти каждый день, взяв с собой пару любимых гончих, рано поутру покидал дом, дабы навещать арендаторов, не скупиться на советы и отдавать распоряжения. К полудню он возвращался - раскрасневшийся от прогулки, довольный, благодушный - и садился за стол, а потом удалялся в спальню вздремнуть часок-другой. По вечерам он разбирал счета и прочие документы, без которых не обходится ни одно столь большое поместье, и проверял хозяйственные расходы своей супруги. Так без изменений он проводил все свои дни, и всякий раз, я полагаю, удалившись на покой, он спал крепким сном в убеждении, что безупречно исполнил все свои многие обязанности. По моему мнению, его жизнь была во всех отношениях достойной восхищения и исполненной удовлетворения, пока какое-нибудь непрошеное вторжение не нарушало ее размеренное течение.