Пьер Декс - Клеопатра

Ответственность за этот вывод я возлагаю, естественно, на Плутарха. И все-таки история изготовила для Клеопатры западню. Вмешайся она в войну — у Октавиана готовы доводы, разоблачающие намерения Антония, убеди она Антония воздержаться от боевых действий, чтобы тем самым отодвинуть непоправимое, — и Октавиан тотчас получает стратегическое преимущество. Если же остаться в стороне, то она сама откроет путь к примирению, которое не может не обернуться против нее.

Отныне она для Рима враг номер один. Октавиану остается лишь объявить войну. По всей форме.

Как известно, Октавиан-политик был не слишком разборчив в средствах. Узнав от перебежчиков, что перед отъездом в Армению Антоний тайно передал в руки весталок свое завещание, Октавиан завладел этим документом. В сенате он прочитал отрывки. Там содержались распоряжения Антония по поводу детей Клеопатры, которых он назначил сонаследниками, вновь подтверждалось происхождение Цезариона и выражалась воля, чтобы тело Антония после смерти было отправлено в Александрию и покоилось в гробнице рядом с телом Клеопатры.

Эффект оказался невелик. Многие сенаторы высказывали удивление, как это можно обращаться с какими бы то ни было упреками к живому человеку в связи с его посмертной волей. Но Октавиана это не обескуражило. Он велел одному из своих приспешников составить список проступков, совершенных Антонием ради Клеопатры: тот передал ей во владение свитки пергамского книгохранилища; на одном из пиров он вскочил и, выполняя условия какого-то проигранного им спора, на глазах у гостей принялся растирать ей ноги; он позволил жителям Эфеса называть Клеопатру своей царицей, что могло означать лишь одно — эту часть Малой Азии он намеревался отдать ей во владение; множество раз, верша суд, он принимал от Клеопатры любовные послания, начертанные на ониксовых и хрустальных табличках, и читал в своем императорском кресле; однажды он внезапно прервал судебное заседание, в то время как некто Фурпий, достойный всяческого уважения адвокат, держал перед ним речь, и бросился к Клеопатре, которую проносили поблизости в носилках…

Обеспокоенные всем эти друзья Антония направили к нему Геминия, которому предстояло сказать автократору, что Клеопатра разрушает его репутацию. Стоило Геминию высадиться в Афинах, как он тотчас оказался в поле зрения Клеопатры которая подвергла его публичным унижениям, вынудив в конце концов на пиру сообщить о цели прибытия. Геминий был откровенен.

— Я вижу, ты предусмотрителен, Геминий, — холодно заметила Клеопатра, — ты сказал правду прежде, чем тебя подвергли пытке.

И Геминий проявил благоразумие, тайно удалившись вскоре после этого в Рим.

Клеопатра наблюдала, как римская партия росла, перестраивалась, набирала силу. Четыреста римских сенаторов представляли собой ядро этой партии, состоящей из неудачливых консуляров, политиканов, честолюбцев, тайных приверженцев Октавиана. Это было средоточие интриг, оппозиция царице, и к тому же — что всего серьезней — все они входили существенным элементом в окружение Антония.

По мере того как война приближалась и принятые решения становились уже необратимыми, маски спадали, иллюзии развеивались, фальшь обнажалась. Речь шла о чисто римских делах, о сведении счетов между римлянами, о кризисе римской политики. Под личиной автократора обнаружился император, под сброшенной хламидой оказалась тога. Все «фараонство» Антония слетело с него во мгновение ока, к тому же он был всего лишь фараон-консорт. Пред миром предстал один из двух властелинов Рима.

Если вдуматься, то роль Клеопатры свелась к функции жены, которая платит, плачет, закатывает сцены по поводу расходов, проверяя счета, выясняя куда идут денежки, отданные на продовольствие, снаряжение, на оснащение флота. Антоний, само собой разумеется, входит в ее положение, но делать ему это с каждым днем все трудней, переносить Клеопатру все тяжелее, Рим становится как бы ближе… Вспоминается, что характер у Октавии мягче, она больше его любит. Толпа приспешников не устает ему нашептывать об этом. Клеопатра — обуза, Октавия — это победа. Ему казалось, что путь к абсолютной власти лежит через Парфянское царство, потом он думал, что через Египет, полагал, что Александрия превратится в столицу мира, что Рим примет его с распростертыми объятиями. Рим и в самом деле готов это сделать, но при условии, что он удалит от себя Клеопатру. Антонию не устают твердить о непопулярности его соперника, молчаливое смущение сената во время чтения его завещания доказывает, что Антонию не стоит опасаться ни за своих детей, ни за Клеопатру при условии, что он подтвердит свою принадлежность Риму.