Свободин Петрович - НАРОДОВОЛЬЦЫ

Торговка. Впервой в Петербурге, что ли? Болтаешь, гляжу, много. ( Пробуя г о лос ) А ну, кому горячие, а вот горячие!..

Сановник ( продолжая читать ). А теперь они пишут: «И содрогнется в ней ужасом и скорбью всякая душа!» Позволю себе спросить, милостивые государи, где душа ваша раньше-то была?!

На перекрестке становится оживленнее. Толпа растет.

Справа на авансцене – домашний кабинет товарища прок у рора Муравьева. Слева – камера Желябова.

Николай Валерианович Муравьев – молодой человек, быс т рый и нервный. Он готовит обвинительную речь. Работает сер ь езно, без тени иронии. Готовые места произносит вслух, с паф о сом, увлекаясь, воображая перед с о бой зал суда.

Желябов готовится к защите. Так же, как и прокурор, он пробует репетировать некоторые места своей речи. Так же, как и прокурору, ему едва исполнилось тридцать лет.

Муравьев. Провидению было угодно избрать меня голосом русской совести… Это моя Плевна… ( Задумывается . ) Главное – торжественность и в необходимом месте – страсть. ( Берет со стола бумагу, читает, жест и кулирует. ) Речь моя должна покоиться на двух принципах. Принцип первый – такого еще не знала история. Принцип второй – моими устами говорит вся Россия. Что ж, она и в самом деле говорит моими устами, господин Желябов. Моими, а не вашими! Начну так: «Господа сенаторы, господа сословные представители! Призванный быть на суде обвинителем неслыханного в истории человечества злодейства, я чувствую себя неспособным…» Плохо «неспособным»… «Я чувствую себя подавленным», да-да, подавленным. Итак: «Господа сенаторы, господа сословные представители…» И здесь нехорошо – «истории человечества»… Это после, понятие «русский» нужно заявить тотчас же, тогда в апогее я откажу злодеям в праве именоваться русскими… ( Задумывается. ) Так. «Господа сенаторы, господа сословные представители! Призванный быть на суде обвинителем величайшего из злодеяний, когда-либо совершавшихся на русской земле, я чувствую себя подавленным скорбным величием лежащей на мне задачи…». Скорбным величием… «Величайшего», «величием»… И здесь стиль нехорош, но так нужно, этого ждут. Да, величайшего! ( В зви н чивает себя . ) И не указывайте мне, господа историки, что царевич Алексей замучен собственным отцом, и что Петр Третий прикончен любовниками царственной супруги, а Павла Первого изволили задушить с ведома собственного сына, – я это знаю не хуже вас, но подданным российской короны этого знать не следует, да они и не желают этого знать! Разве принцип монархии унижается недостойностью монарха? А принцип монархии есть древняя воля русского народа! И потому… ( Х ватает бумагу . ) «Как русский и верноподданный, как гражданин и как человек, я исполню свою обязанность, положив на нее все силы, всю душу свою!..» ( У спокаивается . ) Подсудимый Желябов в этом месте язвительно улыбнется, ну-ну… А как же иначе! Он неспособен чувствовать и понимать то, что чувствуют и понимают другие люди, носящие образ божий!

Желябов. Да, православие отрицаю, хотя сущность учения Иисуса Христа признаю! Но вера без дела мертва есть. Я верю, что всякий истинный христианин должен бороться за правду, за права угнетенных, и если нужно, то за них и пострадать, – такова моя вера.

Муравьев. Судебное следствие, полное потрясающих фактов и страшных подробностей, раскрыло мрачную бездну человеческой гибели, ужасающую картину извращения всех человеческих чувств и инстинктов…

Желябов. Господин товарищ прокурора представляет правительство, которое даже вообразить не смеет, что могут существовать общественные мысли, не одобренные его цензорами, что могут быть политические деятели, думающие о благе народа, но стоящие вне его иерархической власти. ( С г о речью . ) Не даст мне этого сказать, оборвет председатель… Хотя у меня нет защитника и посему я – сторона в процессе. Впрочем, нарушение процессуальных норм в политических процессах российской империи есть тоже норма, господин товарищ прокурора!.. Все не то, не то, я не имею права тратить слова, чтобы дискутировать с ним. Надо защитить партию. Заставить дрожать эту сволочь при одном имени «Народной воли». (Пишет.) Ничего не дадут сказать. Разве что Соня возьмет часть на себя?.. Нет, у нее защитник, ей и совсем не позволят…