Землепроходец. Скульптура Е. А. Вешневецкой. Экспозиция Музея Арктики и Антарктики.
Начальник Тобольского стола, которого он расспрашивал о дороге в Мангазею, ответил сердито: «Приедешь в Тобольск, воевода князь Петр тебе обо всем расскажет». И добавил: «Говорили мне приказные, что теперь попадают в Мангазею через Маковский и Енисейский остроги». А подлинного пути в Мангазею, видать, и он не знал.
Зато заметил воевода, как бойко работал Якутский стол Сибирского приказа. Здесь всегда бурлил приезжий народ — атаманы, сотники, казаки, посланные в Москву с богатой ленской соболиной казной. А события в тех землях впрямь разворачивались сказочные.
Восемь лет назад явился к царю Алексею Михайловичу большой бородатый казак Семен Дежнев. Привез он необычную «государеву казну»: моржовые клыки — «рыбью кость моржевого зуба». Высоко ценились моржовые клыки на Руси, а особенно «заморный зуб», пролежавший в песке и гальке несколько десятков лет и отливавший самыми различными красивыми оттенками. Из него делали затейливые ларчики, женские украшения, застежки, рукоятки сабель и кинжалов. Залежки «кости моржевого зуба» и «коргу» открыл Семен Дежнев на взморье, за «Большим Каменным Носом» в устье реки Анадырь. Туда в 1648 г. во главе отряда казаков, торговых и промышленных людей он совершил плавание, пройдя впервые из Ледовитого океана в Тихий проливом, отделяющим Азию от Америки. Тяжелым оказался этот путь. У самого выдающегося в море Каменного Носа, восточного мыса Чукотки, погибло три его судна, а до Анадыря, до «корги» дошло 24 морехода, остальных «рознесло море». Долго искали подьячие [5] Подьячий — помощник дьяка, канцелярист.
на чертеже эту «коргу» и реку Анадырь, но найти не могли, а решили верно: сделал казак нужное, полезное дело. Уехал Семен Дежнев в Якутск в чине казачьего атамана, как и за три года до него другой якутский казак Михаил Стадухин, побывавший на реке Пенжине и проплывший вдоль побережья Тихого океана, «Теплого моря», до Охотского острога.
Каждый приезжавший из Якутска в русскую столицу рассказывал что-нибудь интересное о «новых землицех» и в подтверждение своих рассказов клал на стол связки серебристых соболей. Расспрашивал Данила и у них, не знают ли что-нибудь о Мангазее. Ответ всегда следовал один: слышали об этом городе, но в нем не бывали. Так и отправился в Сибирь воевода, не собрав нужных сведений. В Тобольске ему предстояло передать царский указ о постройке «мангазейского судна», так как намеревался он дойти до Мангазеи «морем».
В конце апреля, оставив позади последний ям, возок воеводы в полночь прибыл в Тобольск. Утром Наумов был уже на воеводском дворе, где его радушно встретил благообразный мужчина с черной окладистой бородой. Это Петр Годунов, о котором в Сибирском приказе говорили как о талантливом, рачительном сибирском правителе. «Любит он науки, а пуще всего географию, часто совершает путешествия по своему необъятному краю», — сказал о нем один из приказных подьячих. За обильным завтраком и расспросами о Москве пытался Наумов повернуть разговор на Мангазею, но обходительный хозяин уклонился от этого и, как бы уступая настойчивости собеседника, лишь согласился поговорить о Мангазее в другой раз. Разговор о ней так и не состоялся: то князь Петр снаряжал стрелецкое войско против вторгшегося в южные пределы противника из степей, то выезжал в пригородные слободы. Однажды, при очередной встрече, Годунов, между прочим, сообщил, что год назад запретил Мангазейский морской ход, приказав ездить не по Обской губе, как раньше, а на Енисей. «Но для мангазейского воеводы придется сделать исключение», — добавил он, лукаво подмигнув.
В середине мая прибыла задержавшаяся в Москве семья — жена и два сына, а из Верхотурья к пристани подвели судно. Теперь все было готово к отъезду, и через несколько дней напутствуемый добрыми пожеланиями Петра Годунова Наумов отправился в далекий путь.
Против ожидания судно по Обской губе прошло без приключений, а в конце июля прибыло в реку Таз. Не порадовала природа московитян. Кругом, насколько хватал глаз, лежала болотистая, кочковатая тундра. Все это мало напоминало березовые и сосновые рощи Подмосковья. Невысокие, сливающиеся с рекой берега, многочисленные мелкие протоки, замедляющие ход судна, стаи диких гусей и уток, кружащихся над болотами, — и так многие дни. Иногда на берегу виднелись покинутые промысловые избушки, зимовья и редко — проходившие на север кочевники. Но дальше природа постепенно менялась: появлялись рощицы карликовых берез, правый берег реки становился выше.
Читать дальше