Евгений Ножин - Правда о Порт-Артуре. Часть II

Въ прозрачномъ, сухомъ и жаркомъ воздухѣ льются грустно-мелодичныя молитвословія пѣвчихъ, и явственно слышатся молитвенные возгласы старшаго въ Артурѣ священника, отца Глаголева.

Молящіеся сплошной массой столпились у крестовъ и хоругвей.

Кругомъ — горы, носящія на груди своей сотни орудій, за ними — врагъ.

11 часовъ. Воцарилась полная, торжественная тишина.

Населеніе Артура молилось.

Раздался возгласъ священника:

— Паки и паки, преклонше колѣна…

Всѣ опустились на колѣни.

Все замерло… лишь отчетливо слышались слова «колѣнопреклонной» молитвы.

Было ровно 11 ч. 15 м. утра.

Послышался отдаленный выстрѣлъ. Выстрѣлъ не нашъ. Секунды уходили въ вѣчность… надъ головами высоко, высоко что-то запѣло, завыло… и опять тихо.

Нѣкоторые поднялись. большинство, склонившись, молилось.

Выстрѣлъ повторился. Еще, еще… Вой и пѣніе ниже, явственнѣй… Еще… Снарядъ со стремительнымъ свистомъ-шипѣніемъ пронесся, казалось, надъ самыми головами. Большинство повернуло голову, какъ бы слѣдя за полетомъ снаряда… Секунда… другая… донесся трескъ взрыва тамъ, за нами, въ порту.

Да что же это?! Вѣдь это не съ моря, а оттуда, съ суши.

Среди молящихся началось волненіе; многіе подымались, опять опускались на колѣни.

Выстрѣлъ за выстрѣломъ… Все чаще, чаще…

Полиція заметалась. Полицмейстеръ Тауцъ быстро ушелъ.

Священникъ дрожащимъ голосомъ кончаетъ молитву. Всѣ поднялись. Многіе спѣшно уходятъ, другіе бѣгутъ. Разбились по группамъ — стоятъ въ раздумьи, словно не понимая, что творится.

Торжественно и громко несутся аккорды гимна: «Тебе Бога хвалимъ».

Громъ взрывовъ на улицахъ, прилегающихъ къ порту, усиливается.

На лицахъ у всѣхъ недоумѣніе и испутъ.

Свершилось. Такъ вотъ она дѣйствительность осажденной крѣпости! Никто здѣсь не знаетъ, откуда несется къ намъ смерть и разрушеніе. Оттуда, изъ-за горъ. Но горъ много…

Такъ вотъ они тѣ черные деньки, мысль о которыхъ давила, какъ кошмаръ.

Куда же дѣвалось у всѣхъ молитвенное настроеніе? Куда исчезла надежда на помощь Того, Кому только что такъ парадно и усердно молились, Кому вѣрили, у Кого просили защиты?!.

Молебенъ кончался. Еще гремѣло многолѣтіе Государю, а священники уже быстро, почти бѣгомъ уходили отъ мѣста молитвы; пѣвчіе, кресты и хоругви едва поспѣвали за ними.

Священнослужители хотя и ближе къ Богу, но они тоже люди: имъ было страшно.

Площадь быстро опустѣла. Бомбардировка продолжалась.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда кончился молебенъ, я потребовалъ лошадь и отправился по улицамъ Стараго города.

Большинство снарядовъ рвалось передъ портомъ и въ самомъ порту. Одинъ изъ снарядовъ разорвался у забора офицерскаго экономическаго Общества, рядомъ съ домомъ полковника Тыртова; m-me Тыртова была одна дома, когда началась бомбардировка.

Когда разорвался снарядъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ крайняго окна гостиной, m-me Тыртова, сидѣвшая въ этой комнатѣ, остолбенѣла отъ ужаса и, ошеломленная взрывомъ, была близка къ обмороку.

Мысль о мужѣ, отправившемся на крестный ходъ, заставила ее овладѣть собой и взять себя въ руки. Страхъ за участь мужа былъ сильнѣе чувства самосохраненія.

Когда я подъѣхалъ къ зданію порта, къ домику, который занималъ старшій бухгалтеръ, я увидѣлъ грозную картину разрушенья. Это были слѣды дѣйствія 120 мм. бомбъ: крыша разворочена, въ домѣ хаосъ.

Сошелъ съ коня — вхожу.

Меня встрѣчаетъ самъ хозяинъ со словами:

— Скажите — что дѣлать? Куда ѣхать? Куда спрятаться? Гдѣ безопаснѣе? Вы должны знать. Не угодно ли? Сидѣлъ спокойно у окна. Помолился еще, когда крестный ходъ у насъ останавливался.

Вдругъ — трахъ! и видите, что сталось со мной.

Что могъ я отвѣтить напуганному, выбитому изъ колеи почтенному человѣку? Сказавъ нѣсколько фразъ, долженствовавшихъ его успокоить и ободрить, я прошелъ въ сосѣднюю квартиру.

Въ ней меня поразило слѣдующее обстоятельство. Снарядъ, пронизавъ крышу и потолокъ, разорвался въ гостиной, разворотивъ въ ней положительно все. Въ сосѣдней же столовой, отдѣленной лишь тонкой стѣной, все было цѣло — даже теплилась лампадка передъ образомъ.

Бомбардировка съ перерывами продолжалась до сумерекъ.

Проѣзжая по Стрѣлковой улицѣ, я встрѣтилъ пристава Пржевальскаго. Полицейскій чинъ былъ страшно взволнованъ, собиралъ осколки разорвавшихся снарядовъ, передавая ихъ сопровождавшимъ его околодочнымъ и городовымъ.