Владимир Шигин - Загадки золотых конвоев

Первые двое-трое суток проходят без каких-либо осложнений. Идём под водой на глубине 20–30 метров или в надводном положении на максимальной для нас скорости — 16 узлов. Видимость очень плохая. Я стою на мостике и вдруг справа по носу вижу два устремившихся на нас эсминца. Даю сигнал срочного погружения и быстро ныряю последним в рубочный люк. Хлопаю над головой крышкой люка, но, очевидно, не так сильно, как нужно: люк не захлопывается на прижимной клин. Вода течёт мне за рукава, на шею. Я повис на ручке люка, два матроса — на мне. Так висим до глубины примерно в 20 метров. Лишь тогда люк под давлением воды захлопнулся. Всё же воды в рубке набралось по пояс. Хорошо, что дон Селестино успел задраить второй люк из рубки в центральный отсек. Всё на этот раз обошлось благополучно.

На следующий день мы были уже на параллели Лиссабона. Третьи сутки я не спал как следует, находился на мостике или в центральном посту. Очень хотелось спать, и я, оставив за себя помощника, решил хоть немного подремать. Не так долог был мой сон: вахтенный доложил, что обнаружены огни справа и слева. Поднимаюсь наверх. Ночной морской воздух отогнал остатки сна. Я увидел ходовые огни семи кораблей и определил, что это два крейсера и пять эсминцев. Терять время нельзя, надо уклоняться. Изменяю курс и увеличиваю скорость хода до полной. Маневрируем несколько часов. Остаёмся не обнаруженными. Опасности снова удалось избежать.

До Гибралтарского пролива осталось двое суток хода. Пока мы шли вдоль берегов Франции, Испании и Португалии, мне вместе со специалистом по штурманской части удалось установить путём ряда измерений и проверок причину больших ошибок в показаниях нашего гирокомпаса. Его ошибки порой доходили до 30 градусов, при этом следящая система компаса при циркуляциях отставала и не возвращалась в истинное положение. Всё это не позволило следовать по избранному курсу, особенно под водой. Команда быстро узнала об этой очередной и самой тяжёлой в данной ситуации неисправности. Помнится, в центральном посту собрались много офицеров и матросов. Все с напряжением смотрели на меня. Дон Селестино высказал мнение о возможности уйти в Касабланку, где интернироваться и спасти тем самым экипаж. Остальные молчали и ждали моего решения. Я чувствовал их доверие и видел надежду в глазах. Те, кто плавал на кораблях и особенно на подводных лодках, очевидно, поймут моё внутреннее состояние и трудности, случившиеся с кораблем. Гирокомпас неисправен, перископы залиты водой, даже малый магнитный компас, который находился в боевой рубке, повреждён. Слепой корабль в узком восьмимильном Гибралтарском проливе, где, извещённые по радио, постоянно дежурят надводные фашистские корабли и патрулирует авиация, являлся, по шутливому заявлению Вальдеса, плавучим гробом. Но я прибыл в Испанию для борьбы с фашизмом и должен привести корабль в Картахену. Значит, надо идти на Гибралтар. Я сообщаю об этом команде.

— Мы с тобой, командир! — раздались голоса

Я почувствовал, что моя убеждённость и уверенность переломили неустойчивое состояние членов экипажа.

До Гибралтара оставался суточный переход. По Полярной звезде мы определили ошибку показаний гирокомпаса, что позволило нам идти правильным курсом. На следующее утро сияло ослепительное африканское солнце. Вдруг замечаю на горизонте две приближающиеся точки — самолёты! Срочное погружение. Час под водой — всплываем. Теперь вдалеке видны тонкие верхушки мачт фашистских кораблей. Уходим под воду надолго. Всплываем. Ночь. Блеск Полярной звезды выручает нас в пути. Недалеко от траверза маяка Эспартель видим, что с африканского берега в нашу сторону мчится корабль со включенными огнями.

Надо менять так отлично определённый курс. Едва пытаемся вернуться на заданное направление, появляются торпедные катера. Опять ныряем в океанскую глубь, это мы уже научились делать быстро и организованно. На этот раз на нас посыпались глубинные бомбы. Взрывы раздаются недалеко за кормой, в лодке стоит грохот. Корпус корабля как бы вздыхал при каждом взрыве.

У подводника по сравнению с другими моряками существует как бы глубинное чувство опасности. Оно вырабатывается, видимо, из-за постоянного нахождения в ограниченном стальном объёме корпуса. Это чувство выручало меня сейчас, когда мы на едва двигавшейся лодке шли на 60-метровой глубине в водах Гибралтара.

Перед выходом в море я внимательно изучал лоцию и навигационные карты. Знал конфигурацию береговой линии, глубину и данные о дне в районе Гибралтарского пролива. Были особенности в том, что глубины составляли, в основном, 300–600 метров, а при входе и в средней части пролива, в районе банки Ридж значительно меньше, то есть около 60 метров. Таким образом, резкое уменьшение глубины говорило о наличии там большого возвышения грунта или подводного хребта. Морякам хорошо известно, что в таких местах, как и в атмосфере, существуют постоянные подводные течения. Тогда перед входом в Гибралтар мы наблюдали, что течение в верхней части пролива шло в Средиземное море из Атлантики, а под водой, наоборот, из Средиземного моря в Атлантический океан. В это течение мы и попали. В создавшемся водовороте подводная лодка стала неуправляема и превратилась просто в плавающую ёмкость. Ежеминутно нам грозила гибель, и уже не от фашистских кораблей, а от подводной стихии. Только резкое увеличение скорости хода до полной позволило вернуть кораблю управляемость. На это ушло 10–15 минут. А теперь необходимо было думать и о сохранении энергии аккумуляторной батареи. Для этого требовалось снизить скорость, чтобы подольше находиться под водой.