Ги Бретон - Наполеон и Мария-Луиза

Одних интересовал цвет волос на лобке Полины, других — слова, которые она произносила в момент наивысшего наслаждения, некоторые хотели знать, как быстро «затвердевают у нее соски»…

И Канувиль, горько рыдая об утерянном рае, отвечал, не утаивая ни малейшей детали.

Никогда еще обеды госпожи д'Арбантес не проходили так удачно.

В полночь капитан с омытым слезами лицом покинул дом Жюно в компании генерала Тьебо.

Послушаем, как генерал описывает окончание этого необычного вечера:

«Я думал, что он расстанется со мной и пойдет домой, но он вдруг остановился и прямо посреди улицы снова стал жаловаться:

— Мой генерал, — сказал он мне, — неужели у вас хватит мужества покинуть несчастного молодого человека?

— Конечно, нет, — ответил я, — в те дни, когда вы не будете обедать или ужинать у герцогини, считайте себя приглашенным ко мне.

— А сегодня ночью?

— Сегодня? Но вы же сейчас отправитесь спать.

— Куда?

— Черт возьми, но вам же приготовили постель в вашей квартире?!

— Но у меня нет квартиры.

— Как? Вы не наняли себе квартиру по приезде?

— Нет, мой генерал, и, если вы меня покинете, я на знаю, что со мной станет.

Я расхохотался и увел его к себе.

Там цирк продолжился. Как только я приказал лакею расстелить для Канувиля постель в гостиной, капитан снова заговорил:

— Мой генерал, вы так добры.

— Да, ну и что же?

— А я так несчастен, я не могу спать один.

— Ах вот как! Но не хотите же вы лечь спать со мной?

— Нет, мой генерал, но, ради Бога, постелите мне в вашей комнате.

Я выполнил его просьбу. Вместо того чтобы лечь спать, мне пришлось слушать рассказ о его счастье я несчастье, он поведал мне мельчайшие подробности своего дивного приключения, воспевал достоинства и очарование принцессы, признавался в страсти к ней, говорил о взаимности. Я узнал все детали, все, что он придумывал, чтобы развлекать своего идола, очаровывать ее. Мне довелось услышать даже стихи, которые Тальма учил его декламировать, чтобы восхвалять Полину, он описал мне ее так подробно, что, будь я скульптором, смог бы изваять ее во весь рост.

Фурнье считал, что эта Полетта была «славной боевой лошадью Канувиля». Чтобы выбить этого человека из седла, нужно было его убить».

Канувиль недолго оставался в Испании. Передав почту принцу д'Эслингу, он сел в седло и, отпустив поводья, отправился в Париж. По дороге он не сводил глаз с горизонта, где, как пишет Альберт Фурнье в свойственной ему оригинальной манере, «маячила гигантская кровать обожаемой им любовницы»…

Неделю спустя он прибыл в Нейи и кинулся в комнату Полины. Зрелище, представившееся его взору, поразило Канувиля. В кресле сидела принцесса с задранной юбкой, а капитан драгунов Ахилл Турто де Септей, еще один верзила Бертье, «доводил до блеска ее драгоценность».

Канувиль так и застыл на пороге, и Полина, не прерывая приятного занятия, мило позвала его:

— Ну что же вы, входите, капитан!

Но офицер лишь отрицательно покачал головой. Позже он признается:

«Я был убит, увидев, как грубо и бездарно выполняет Септей ту работу, которую я делал так деликатно и нежно».

И он немедленно уехал в Испанию, страшно опечаленный.

Несколько недель спустя Септей стал любовником госпожи де Барраль, экс-любовницы императора (в конечном итоге при императорском дворе все становились немножко родственниками). Разъяренная Полина отправила его в Испанию, где он встретился с Канувилем.

Долгие месяцы оба офицера проводили время, куря трубки и делясь воспоминаниями о далекой принцессе…

Однажды Полина узнала, что Септею оторвало ногу в битве при Фуэнтесе.

— Ах, какой ужас! — воскликнула она. И добавила, видя, как окружающие взволнованы ее горем:

— Да, это ужасно!.. Мы лишились такого хорошего танцора…

В начале 1810 года молодой немецкий офицер Конрад Фридрих явился во дворец Нёйи, чтобы попросить у Полины рекомендацию.

Он был очень хорош собой, и принцесса почувствовала, как зажглась в ней та жажда победы, которая была свойственна самому Бонапарту, мечтавшему сделать немецкую территорию территорией империи…

— Приходите завтра, — сказала она ему.

Дисциплинированный молодой немец пришел в назначенное время. Но на этот раз лакей провел его не в гостиную, а в ванную Полины: она как раз заканчивала туалет, совершенно обнаженная под муслиновым платьем.

Послушаем молодого Конрада:

«Я тут же узнал, — пишет он, — прекрасную сестру Наполеона, пышные формы которой легко угадывались под прозрачной тканью при малейшем ее движении. Она пригласила меня сесть рядом с ней на мягкую кровать…»