Бенедикт Андерсон - Воображаемые сообщества

Колонистов (фр.). (Прим. ред.).

Так, в лицеях Шасселу-Лоба и Альбера Сарро, бывших ранее «смешанными», в 1917–1918 гг. были созданы специальные «туземные секции», где качество образования было ниже. Со временем эти «туземные секции» превратились соответственно в Lycée Petrus Ky и Lycée du Protectorat. ( Ibid., p. 60–63.) Тем не менее, меньшинство привилегированных indigunes продолжало учиться в «настоящих французских» лицеях (юный Нородом Сианук удостоил своим вниманием Шасселу-Лоба), а меньшинство «французов» (в основном это были евразийцы и местные жители, имевшие французский правовой статус) учились в Petrus Ky и его ханойском филиале.

Марр отмечает, что в 20-е годы «даже самый оптимистично настроенный представитель интеллигенции [преданный куок-нгы ] не мог и представить, что не пройдет и двух десятилетий, как граждане Демократической Республики Вьетнам получат возможность вести все свои важные дела — политические, военные, экономические, научные и академические — на устном вьетнамском языке, соединенном с письмом куок-нгы». Marr, Vietnamese Tradition, p. 150. Неприятным сюрпризом стало это и для французов.

Примечательно, что одной из первых проблем, поднятых в конце 30-х годов ранними кхмерскими националистами, стала «опасность» так называемой «куокнгыизации» кхмерского письма колониальными властями.

Во Вьентьяне не сразу последовали этому образцу. Тойе сообщает, что за все 30-е годы среди выпускников Коллежа Пави [он не верно называет его лицеем] лаосцев было всего 52, тогда как вьетнамцев — 96. Toye, Laos, p. 45.

Возможно, этот наплыв был параллелен учреждению франко- вьетнамской системы школьного образования, ибо отвлекал вьетнамцев от конкуренции с французскими националами в более развитых восточных частях Индокитая. В 1937 г. в «Кохинхине», «Аннаме» и «Тонкине» проживало 39 тысяч европейцев, тогда как в «Камбодже» и «Лаосе» — всего 3100. Marr, Vietnamese Tradition, p. 23.

Биографические материалы об этих людях были любезно предоставлены мне Стивом Хедером.

Он погиб в 1950 г. от взрыва гранаты в штаб-квартире Демократической Партии, организованного неизвестной, но, по всей видимости, королевской рукой.

Книга опубликована в Пномпене издательством Librairie Mitserei [Свободные Друзья]. «Обманчиво», потому что весь текст напечатан по-кхмерски. Подробности биографии Иеу Коеуса, почерпнутые из посвященной ему книги, изданной в 1964 г., любезно предоставлены мне Стивом Хедером.

См.: Kahin, Nationalism, chapter 12; Anthony Reid, The Indonesian National Revolution, 1945–1950, chapter 6; Henri Alers, От ееп rode of groene Merdeka, passim.

Этим единственным исключением была мертворожденная Республика Южных Молуккских островов. Христианизированных амбонцев долгое время активно вербовали в репрессивную колониальную армию. Многие из них сражались под знаменами ван Моока против новорожденной революционной Индонезийской Республики; когда в 1950 г. Голландия признала независимость Индонезии, у них были веские основания ожидать неприятного будущего.

См. чрезвычайно полезный обзор в: John Hoffman, A Foreign Investment: Indies Malay to 1902 // Indonesia, 27 (April 1979), p. 65–92.

Военные «составляли что-то вроде вненациональной касты, члены которой, как правило, даже в частной жизни были отрезаны от своих национальных сред и зачастую говорили на особом языке, так называемом ärarisch deutsch („казенном немецком“), как иронично окрестили его представители литературного немецкого, имея в виду странную языковую смесь, не принимавшую слишком уж всерьез правила грамматики». Jászi, The Dissolution, p. 144 (курсив авто ра).

Не только в очевидном смысле. Поскольку в XVIII–XIX вв. у Голландии для всех ее намерений и целей была одна-единственная колония, но зато огромная и прибыльная, то было довольно практично использовать для подготовки ее функционеров (единый) неевропейский diensttaal [служебный язык]. С течением времени в метрополии появились специальные школы и факультеты, занимавшиеся языковой подготовкой будущих функционеров. Для таких много континентальных империй, как Британская, какого-то одного локально привязанного diensttaal не могло быть достаточно.

В этой связи очень показательно описание языкового развития в восточном Индокитае, содержащееся в работе Марра. Он отмечает, что еще в 1910 г. «большинство образованных вьетнамцев считали, что китайский, французский либо оба этих языка являются необходимыми способами „великосветского“ общения» (Vietnamese Tradition, p. 137). Однако после 1920 г., отчасти вследствие государственной поддержки фонетического письма куок-нгы, положение дел быстро изменилось. К тому времени «все шире распространялось мнение, что разговорный вьетнамский является важным и, возможно [sic], необходимым компонентом национальной идентичности. Даже интеллектуалы, свободнее говорившие на французском языке, чем на родном, оценили значимость того, что как минимум 85 % их сограждан говорят на одном и том же языке» (р. 138). К этому времени они полностью осознали роль массовой грамотности в развитии национальных государств Европы и Японии. Вместе с тем, Марр показывает, что на протяжении долгого времени ясной связи между языковым предпочтением и политической позицией не проводилось: «Поддержка родного вьетнамского языка воспринималась как что-то само по себе патриотичное не более, чем поощрение французского — как что-то само по себе коллаборационистское» (р. 150).