Франсуа Инар: Сулла

Можно, впрочем, считать, что изображения несли не только «статичную» культовую функцию.

Они «работали» также на похоронах члена клана в особых условиях, описанных с восхищением, а равно и удивлением, греческим историком Полибием в середине II века до н. э.: «Изображение является маской чрезвычайного подобия как по форме, так и краскам. По случаю публичных жертвоприношений открывают оправы этих изображений, украшенных с большой изысканностью; когда умирает выдающийся член рода, в его похоронную процессию вводят маски, надетые на мужчин, чьи рост и общий вид наиболее похожи. Кроме того, фигуранты надевают тогу с пурпурной каймой, если они представляют консула или претора, пурпурную тогу, если речь идет о цензоре, тогу, расшитую золотом, если человек достиг триумфа и совершил какой-нибудь подвиг. Они величественно едут на колесницах, перед которыми ликторы несут пучки прутьев, топоры, другие символы магистратов в соответствии с почестями, которые оказывались им при жизни; прибыв к ростре, они один за другим садятся на стулья из слоновой кости. Прекрасный спектакль для молодого человека, влюбленного в славу и доблесть: кто не вдохновился бы, взглянув на изображения тех, чья доблесть блистательна, собранных, так сказать, «живыми и одушевленными»? Что еще более прекрасное можно было бы предложить?»

Представление продолжало надгробное слово, произнесенное одним из близких членов семьи (часто сыном), в котором восхваляли гражданские и личные добродетели умершего: он был грозным воином, блестящим оратором, великим генералом; под его командованием одержаны великие победы; он достиг вершины почестей, верха мудрости, главенства в сенате; честно преумножил свое состояние, имел много детей; одним словом, был в первом ряду. Восхваление продолжалось воспоминанием и обнародованием всех великих свершений, всех заключенных союзов, осуществленных предками, представленными в масках, начиная с самых древних.

И не важно, что эти восхваления смешивали миф с реальностью. Вспомним речь, которую произнес Цезарь о своей умершей тетке: «По линии матери моя тетя Юлия происходит от царей, по линии отца — связана с бессмертными богами. На самом деле от Анка Марция произошли Марции Рексы, и таково имя ее матери; от Венеры происходят Юлии, а мы являемся ветвью этого рода. Таким образом в ней объединяются священный характер царей, являющихся властителями людей, и святость богов, которым подчиняются даже цари». Важно, что в сердце Города торжественно утверждалось призвание одного рода осуществлять в силу традиции политическую деятельность и материальным подкреплением этого становилось шествие изображений.

Таким образом сложилась каста патрициев, и принято считать, что она окончательно сформировалась после 433 года до и. э., то есть эта дата является моментом, с которого для обретения доступа в консулат становилось необходимым на деле иметь хотя бы одного предка, облеченного этим званием. И действительно, каких-то сорок три семьи (римляне говорили gentes), насчитывавшие одного и больше консулов, претендовали впредь на исключительное право занимать высшие должности в Городе, где политическая и административная функции были тесно связаны с религиозной.

Потребовалось более шестидесяти лет соперничества, которое порой ставило Рим на край пропасти, для того чтобы патриции, наконец, допустили приобщение представителей крупных плебейских gentes к консулату: начиная с 367 года, один из двух консулов, избираемых каждый год, был плебеем.

Но семьи, для которых таким образом открывался доступ к власти, тоже скоро постарались основать касту знати, состоявшую из тех, чей отец или дед имели консульское звание. Конечно, сам институт нобилитета, как и его юридические следствия, исходившие, скорее, из социальной практики, чем из конституционной регламентированности, никогда не были определены законом. Это значит, что термин нобилитет имел значение более или менее широкое в соответствии с интересами касты, которая его представляла: в конечном счете она принимала за своих только тех, кого хотела признавать таковыми. В некоторые времена считали даже, что доступа к претуре-магистратуре, которая в «гонке за почестями» предшествовала консулату, было достаточно, чтобы относиться к знати.

Во всяком случае, если верить заявлениям только homines novi, новых людей, не имевших выдающихся предков, следовательно, не принадлежавших ни к патрициям, ни к знати, отдельные представители этих каст с непонятным высокомерием хвалились древностью своих родов, хотя на деле оказывались обладателями лишь портретов предков, но не их послужных списков.