Виктор Мануйлов - Иду на вы!

И каганбек с немногочисленной свитой вскоре исчез среди песчаных барханов левобережья, держа путь на Хорезм. Но никто не знает, добрался ли он туда, откуда, если повезет, все можно было бы начать сначала, ибо сказано у пророка Даниила, «…что к концу времени и времен и полувремени и по совершенном низложении силы народа святого все это совершится». И вот низложение совершилось. «Блажен, кто ожидает и достигнет тысячи трех сот тридцати пяти дней. А ты иди к своему концу, и успокоишься и восстанешь для получения твоего жребия в конце дней». Следовательно, надо подождать теперь лишь тысячу двести девяносто дней, и наступит «конец этих чудных происшествий». И случится это, если верить пророкам и книжникам, в 968 году по христианскому летоисчислению. Но темны помыслы твои, Господи, «ибо сокрыты и запечатаны слова» твои, и не каждому ведомо, где начало этих времен, а где их конец.

В «Повести временных лет» записано: « Иде Святослав на козары; слышавше же козари, изидоша противу с князем своим Каганом и съступишися битися, и бывши брани, одоле Святослав козаром и град их и Белу Вежу взя».

Князь Святослав ехал, опустив поводья, на своем коне по узким улицам Саркела, заваленным трупами, и дивился… не трупам, нет, а тому, как устроен этот Белый город: три величественных замка за высокими стенами из обожженного кирпича, беленые известью, а вокруг них дома знати из самана или дерева, хотя выглядят тоже весьма благолепно. А еще сады и парки в весеннем цвету, фонтаны и пруды с рыбами и лебедями, дорожки, посыпанные речным песком, вдоль дорожек шатры из виноградных лоз, в шатрах тех лавки. Надо бы и в Киеве сделать нечто подобное. Хотя бы в детинце. А то чуть дождь – на улицах грязь непролазная, вонища от сточных канав. Да и стены Киева надо сложить из камня. И сам Детинец. Если удастся разгромить Каганат, то будут и средства, и мастера, и рабы. А главное – будет на все это время, потому что после разгрома Каганата еще долго никто не посмеет нарушить покой Руси. Но все это потом, потом…

На площадь между дворцами сгоняли оставшихся в живых, в основном женщин и детей.

Воевода Добрыня доложил, что каганбек бежал, что сокровищница его осталась, что там золотой утвари, золотых и серебряных монет и драгоценных каменьев видимо невидимо, что он, воевода, уже выставил во дворце стражу, что остался каган хазарский, но что он задушен, и говорят, что так здесь заведено: если в стране падеж скота или моровая язва, неудачная война или засуха, погубившая урожай, или еще какое несчастье, кагана, который ничего не решает и никем, кроме своих евнухов, не командует, приносят в жертву. А гарем его остался – преогромнейший. И в нем много русских дев.

– А что в Хазаране? – спросил князь.

– Путята еще не прислал вестника, князь. Но со стены я видел сам, что город взят, никто его не защищал.

– Путята знает, что делать. Сокровища забрать, пленных и рабов заставить рушить стены и терема, потом… рабам предложить: кто хочет, пусть вступает в наше войско, кто не хочет, тех отпустить. Пленных гнать в лагерь, а там… как боги решат. Лагерь расширяем, высылаем заставы – как и порешили намедни. Задержимся на три дня, пусть вои отдохнут, свершим тризну по погибшим, как и положено по обычаю предков. Потом пойдем на юг: царство козарское на одном Итиле не кончается. Надо разорить все гнезда козарские, чтобы не пошла от них новая поросль и не утвердилась сызнова в своей неуемной алчности.

Горят развалины Саркела и Хазарана, черные клубы дыма поднимаются в небо, а там, на высоте, где властвует могущественный Сварог, поникают и послушно плывут на север, чтобы знали все народы, живущие в ближних и дальних краях, что кончилось царство Хазарское и не поднимется вновь.

На правом же берегу Итиля громоздятся костры погребальные из хвороста, камыша и досок бесполезных уже ошив, не способных плавать по морю, а жреческие огни освещают золоченого идола Перуна и собравшееся вокруг него войско. Возле алтаря стоят сундуки с золотом и серебром, в огромные кучи свалено дорогое оружие, чаши, кубки и поволоки. Здесь же на коленях стоят по четыре пленника от каждого племени, принимавшего участие в битве против Руси. Бьют бубны и барабаны, заливаются свирели и рожки, волхвы и жрецы водят хоровод вокруг идола.

Вот завыли рога, с пленников сорвали одежду, по одному подводят к алтарю – широкой дубовой колоде. Здоровенный жрец с оголенными руками и косматой черной бородой оглушает жертву короткой дубиной, взрезает ей шейные жилы широким ножом – и кровь течет по желобу к ногам идола, разом вспыхивают погребальные костры с уложенными на них павшими воинами, блики огня полощутся в глазах жреца и выпуклых золоченых глазах Перуна. Глухо рокочут бубны и барабаны, скулят рожки, слышатся вопли сжигаемых заживо пленных и пленниц, кружатся в священном танце волхвы, кружатся и завывают под громкие хриплые выкрики главного жреца: