Виктор Мануйлов - Иду на вы!

– Сколько за этот буртасский кошка? – спрашивает он у булгара, продающего с десяток рабов разного пола и возраста, тыча пальцем в сторону девочки.

– Десять, – отвечает булгар и подтверждает цену, дважды сжав пальцы в кулак.

– Много, – кривится раб Манасия. И показывает свою пятерню.

Булгар понимающе скалит белозубый рот и трясет головой.

– Мало будет, господин. Хороший девка, сильный, здоровый. В Хорезме за нее пятнадцать дадут, в Багдаде сорок.

Иудеи поворачиваются к булгару спиной, он кричит им вслед:

– Восемь давай! А? За восемь бери! Хороший девка! Красивый будет! Любить будет!

Но иудеи плывут величественно в суетливой толпе в своих ярких бухарских халатах и маленьких круглых шапочках, точно приклеенных к их головам, не обращая внимания на призывные крики торговцев.

А вот два славянина в красных сапогах, белых холстинных портах и рубахах, в шерстяных короткополых кафтанах, перетянутых красным кушаком, из-за голенища правых сапог торчат костяные рукоятки ножей. Они тоже прицениваются и присматриваются, но, похоже, товар интересует их меньше всего. Потолкавшись на базаре и послушав, о чем говорят продавцы и купцы, они свернули к крепостной стене и пошагали узкими улочками меж высоких глинобитных дувалов и белых мазанок за ними, откуда слышны женские и детские голоса. Иногда купцам встречаются семенящие на базар женщины в чадрах, сопровождаемые рабынями или рабами, кучки скучающих хорезмийских наемников из гвардии каганбека, в пестрых халатах и тюрбанах, с кривыми саблями и кинжалами. Хорезмийцы живут в этих мазанках в Хазаране и под стенами Саркела со своими семьями, их кварталы разбиты по сотням и тысячам, и по первому зову курая с крепостных стен они седлают своих арабских скакунов и скачут туда, куда укажет тот, кто платит им хорошие деньги. Сейчас нет войны, все восстания подавлены, в каганате мир и спокойствие. Табуны коней пасутся в степи неподалеку от города. Но такая спокойная жизнь выдается редко. Не для того их нанимали, чтобы сидели дома, окруженные женами и детьми. Тем более что в прошлом году от каганата отложилась Русь, и как только зазеленеет степь, им придется седлать своих скакунов и отправляться на запад. И это очень даже не плохо: они добудут себе серебра и злата, юных рабов и рабынь, которые у них перекупят купцы-иудеи, всегда следующие за войском.

Хорезмийцы замолкают при приближении урусов, смотрят подозрительно, но урусы идут так, будто тут и нет никого, будто они в лесу, только светлые их глаза зыркают по сторонам настороженно, пытаясь предугадать любую неожиданность. Вот русы обогнули крепостную стену и вышли на противоположную сторону ее к широко разлившейся реке. В кустах тальника их ожидает челн-долбленка, а в нем ее хозяин, сорокалетний хазарин в войлочной островерхой шапке, кожаных штанах и кафтане, с жиденькой бородкой и вислыми усами, узкими щелками глаз на плоском и широком лице, с длинной косой, лежащей на спине поверх кафтана.

Русы сели в челнок ближе к носу, хазарин на корму, взял в руки короткое весло и погнал утлое суденышко сильными гребками на другую сторону сперва через стремнину, затем по узким протокам среди прошлогоднего сухого камыша и едва распускающихся ив. Клокотала за кормой близкая вода, поднимались с воды, громко гогоча и шлепая по воде крыльями, дикие гуси и лебеди; стаи чирков стремительно срывались с места, пеня текучую воду, за ними гагары и кряквы, и воздух наполнялся гомоном и шумом, и двое русов следили за птичьими стаями, вертя головами, и, казалось, сами готовы были взлететь вслед за ними.

Наконец челнок уткнулся в берег, седоки выбрались из него, отсыпали хазарину горсть серебряных дирхемов, и тот долго смотрел вслед урусам щелками неподвижных глаз, пока эти странные люди не скрылись среди зарослей тальника.

А еще через какое-то время несколько всадников гнали своих коней по тропинке, то петляющей среди еще голых деревьев по левому берегу Итиля, то выбегающей на солнечный простор, где над пестрыми коврами цветущих тюльпанов и маков желтеют макушки спящих до поры до времени песчаных барханов, то ныряющей в камыши и пропадающей под полой водой, и кони их с испуганным храпом разбрызгивают воду, пугая кабаньи выводки.

Белая крепость величественна и тиха, будто там никто не живет. Разве что очень зоркий глаз различит с другого берега на его стенах среди зубцов черные фигурки стражи. За этими стенами стоят, на некотором расстоянии друг от друга, три белокаменных дворца: один кагана Хазарского со своей челядью и гаремом, лишенного всякой власти, но от имени которого правит каганбек, царь иудейский, другой дворец самого царя, третий – царицы с евнухами и служанками-рабынями. Все три дворца, сложенные из обожженного кирпича, представляют непреступные замки с узкими окнами, с высокими башнями с черными глазами бойниц. Вокруг них на некотором удалении в деревянных домах проживает иудейская верхушка – князья, книжники и законники, называющие себя хаберами. Внутри города разбиты сады и парки, пруды и цветники, любой находит отдохновение от трудов своих под шатром из виноградных лоз, любуясь ручными фазанами, черными и белыми лебедями, грациозными ланями.