Владимир Мещеряков - Сталин и заговор военных 1941 г.

По словам Мельникова, маршал Рыбалко чувствовал себя хорошо и вот что ему сказал:

— Работаю много, дня не хватает, приходится одалживать время у ночи…

Но уже через год при их встрече генерала Мельникова поражает состояние здоровья Рыбалко. Когда навестил его в Кремлевской больнице, вот что по этому поводу засвидетельствовал: «Я приехал проведать Павла Семеновича незадолго до того, как врачи запретили его навещать. Состояние Павла Семеновича не обещало ничего хорошего: он очень похудел, кожа на лице пожелтела. Я еле удержался, как бы не показать своего волнения, которое охватило меня. А он, борясь с болью, держался бодро и все говорил про танки, самоходки, про их усовершенствование… Мне на прощание он сказал: «Только б вырваться из этой белостенной тюрьмы…» Что имел в виду маршал Рыбалко, называя кремлевскую больницу — белостенной тюрьмой?»

Понятно, что на человека умершего давно, можно ссылаться безбоязненно, приписывая ему слова, которые он, вряд ли продумал, не то, что произносил? Кроме того, с чего бы это «пламенный защитник Жукова», так быстро занемог и покинут этот мир? Может, спешил, на том свете, разнести эту, радостную для Жукова, новость? Кроме того, Рыбалко умер 28 августа, а Жданов, заметьте — 30 августа. Неужели, за компанию?

Подходим к завершению этого нелегкого, для нашего понимания, Высшего военного совета.

«Сталин никого не перебивал. Предложил прекратить обсуждения по этому вопросу. Затем он подошел ко мне, спросил: «А что вы, товарищ Жуков, можете нам сказать?» Я посмотрел удивленно и твердым голосом ответил: «Мне, товарищ Сталин, не в чем оправдываться, я всегда честно служил партии и нашей Родине . Ни к какому заговору не причастен . Очень прошу вас разобраться в том, при каких обстоятельствах были получены показания от Телегина и Новикова . Я хорошо знаю этих людей, мне приходилось с ними работать в суровых условиях войны, а поэтому глубоко убежден в том, что кто-то их принудил написать неправду».

Если читатель, сделав « удивленное » лицо, сможет после этого, что-либо произнести « твердым голосом », то путь в артисты драматического театра ему открыт. К тому же, вряд ли Жуков, в той ситуации, был так многословен? Кроме того, он, по обыкновению, обманывает читателя. Давно, не новость, что Берия с конца 1945-го не возглавлял силовые структуры, так что, не зачем возводить напраслину на человека? А вот присутствие Абакумова, в данном деле, Жуков почему-то, не указал? И на то, есть причины. О них подробнее, чуть позже.

Все же о показаниях Телегина Жуков молчит, « как рыба об лед », тем не менее, яростно защитил своего «боевого» товарища.

Кроме того, хотелось бы отметить то обстоятельство, что когда товарищ Жуков принимал военную присягу, в ней не было ни слова о том, чтобы служить партии. Так что в этом случае, перед Сталиным, явно перестарался сверх меры.

«Сталин спокойно выслушал, внимательно посмотрел мне в глаза и затем сказал: «А все-таки вам, товарищ Жуков, придется на некоторое время покинуть Москву». Я ответил, что готов выполнить свой солдатский долг там, где прикажут партия и правительство…»

Что-то не очень похож этот Сталин на того, который описан у Соколова и Симонова. Не рискнул в этот раз Жуков сильно приукрашивать события, поэтому Сталин и получился более сдержанным в эмоциях. А мужественного полководца, патриота, попросили покинуть Москву , вместе с бабушкиными пирожками (последнее, шутка).

Кроме того, честному человеку незачем прикрываться своим отношение к чему-либо, достаточно, просто, сказать, что он — честный человек. И безо всякого натужного пафоса о Родине, партии и прочем.

К тому же, выясняется какой Жуков, лицемер. В феврале 1947 года в письме Сталину он писал, как раз упоминая данное заседание (как бумага не покраснела от стыда?):

«Товарищ Сталин, я еще раз со всей чистосердечностью докладываю Вам о своих ошибках…

Все допущенные ошибки я глубоко осознал, товарищ Сталин, и даю Вам твердое слово большевика, что ошибки у меня больше не повторятся. На заседании Высшего военного совета я дал Вам словов кратчайший срок устранить допущенные мною ошибки…».

Его снимают с высокой должности, чуть ли не отдают под суд, а он «заливает», что готов выполнить « свой солдатский долг ». Да, разве же ему было дано благое пожелание на выполнение ответственного дела? Как нашкодившего щенка, отправили подальше от центра, чтоб не мешал следствию. Под суд, такую фигуру, как Жуков, конечно же, никак нельзя было отдавать! И он знал об этом. Во-первых, он, только что год назад подписал капитуляцию Германии, а здесь, вдруг, заговорщик: в пользу этой самой Германии! Как обрадовались бы его «друзья-товарищи» сидящие в это время на скамейке подсудимых в Нюрнберге, и особенно, их коллеги с Запада. Во-вторых, как раз из-за этого-то проходящего процесса, тоже нельзя было наказывать Жукова. Недаром, видимо, существует поговорка: « Как с гуся, вода ». Это как раз про нашего героя.