Владимир Мещеряков - Сталин и заговор военных 1941 г.

Теперь у нас на очереди Западное направление . Вопрос: было ли оно создано первоначально вместе с перечисленными выше направлениями? Ведь в Белоруссии был всего один фронт, в отличие от соседей справа и слева. Или опять, чего-нибудь хрущевцы хитро задумали? Вполне достаточным было наличие одного полевого управления Западного фронта. Но советский официоз уверял, что Западное направление, тоже, было необходимо. Это, видимо, было нужно нашим Мазепам, чтоб фронтовым товарищам труднее было бы докричаться до Кремля. Поэтому когда читаешь в представленном документе ГКО, что Тимошенко по решению этого органа был назначен Главнокомандующим Западным направлением и одновременно командующим Западным фронтом, то невольно оторопь берет: какой Тимошенко, какому Тимошенко приказывал?

Скорее всего, в тылу будущего Западного фронта создали Резервный фронт из двух, находящихся во втором эшелоне армий: 21-ой и 22-ой. Неужели умные люди в Кремле не понимали, что Гитлер может ударить на Москву? Если и прошибет первую линию обороны, то эти армии заткнут образовавшуюся брешь.

Таким образом, объединив эти два фронта, получим новое направление — Западное. Но, выясняется, что Тимошенко по первым дням не командовал Западным направлением, хотя желание отправиться в Белоруссию у него было. В силу каких-то сложных обстоятельств, его поездку отменили.

Давид Ортенберг, известный газетчик из «Красной Звезды», вспоминал:

«Иногда меня спрашивают:

— Ты на войну когда ушел?

— Двадцать первого июня.

— ?!.

Да, это было так…

Настало 21 июня . Утром меня вызвали в Наркомат Обороны и сказали, что группа работников наркомата во главе с маршалом С.К.Тимошенко выезжает в Минск. Предупредили, что и я поеду с ней. Предложили отправиться домой, переодеться в военную форму и явиться в наркомат. Через час, а может быть, и меньше, оказываюсь в приемной наркома обороны. Там полным-полно военного народа . С папками, картами, заметно возбужденные . Говорят шепотом . Тимошенко уехал в Кремль. Зачем — не знаю. Ничего, кроме тревоги, мне не удается прочитать на его лице».

Отчего же собравшийся военный народ в Наркомате обороны был заметно возбужден ? Хотя и говорили шепотом , но не на ухо же, шептали друг другу? Можно же было расслышать, о чем идет речь, тем более что в приемной было полным-полно военного народа . Неужели Давид Иосифович вложил в уши ватные тампоны от цензуры?

«Около пяти часов утра(22 июня) нарком вернулся из Кремля. Позвал меня:

— Немцы начали войну. Наша поездка в Минск отменяется. А вы поезжайте в «Красную звезду» и выпускайте газету…».

Как видите, уважаемые читатели, Давид Иосифович уже 21 июня знал, что начинается война, поэтому его и вызвали в Наркомат обороны. Правда, он прикинулся наивным простачком, и простоял в приемной наркома с каменным лицом, стараясь не прислушиваться к чрезвычайно-важным новостям, передаваемым из уст в уста. А еще, уверял читателя, что он, человек из газеты! И чтобы вот так, простоять столбом в прихожей целую вечность, зная, что его вызвали на войну, о которой, в конце концов, сообщили около пяти часов утра 22 июня и ничего, ранее, не понять из разговоров окружающих его военных людей?! Можно ли в это поверить? Да, но как прикажите разгадывать эту замысловатую шараду?

И Тимошенко, разумеется, знал, когда будет война, коли собирался взять с собой товарища Ортенберга. А вот Жуков почему-то не знал? Может потому что сидел безвылазно в своем кабинете? Ему бы, быть поближе к Тимошенко, который ездил в Кремль. Глядишь, и узнал бы все новости.

Удивительно другое: Семен Константинович, оказывается, брал с собою в Кремль Жукова?! Вообще, получается цепочка, довольно занятных «недоразумений». Но хитрый Георгий Константинович, с помощью товарищей из института Истории СССР, постарался выкрутиться и из этой непростой ситуации. Предложенная версия отлучения Тимошенко по естественным надобностям из своего кабинета, скорее всего, соответствует действительности.

Читаем у Жукова в «Воспоминаниях»:

«…Заканчивался день 21 июня .

Доехали мы с К.С.Тимошенко до подъезда наркомата молча, но я чувствовал, что и наркома обуревают те же тревожные мысли. Выйдя из машины, мы договорились через десять минут встретиться в его служебном кабинете».