Олег Попцов - Хроника времён 'царя Бориса'

Назначению Генерального прокурора сопутствовали сомнения. На стол легли карты столичного и не столичного достоинства. У Степанкова были конкуренты, но пост занял Степанков. Ельцин остался верен своему замыслу: вместе с собой ввести в политический фарватер новую генерацию молодых политиков.

Степанков нервничал. Вообще-то ситуация, как говорится, из ряда вон... Законопослушному Генеральному прокурору предлагают арестовать высшее руководство страны. Судя по лицу Степанкова, он ждал этого вызова и боялся его. Когда Ельцин обрисовал ситуацию и спросил Степанкова, как он собирается это сделать, Степанков сказал, что он вообще этого сделать не может без санкции Генерального прокурора страны, но тот, судя по всему, эту санкцию не даст, так как есть сведения о его приказной телеграмме, в которой он требовал от местных органов прокуратуры полного подчинения ГКЧП.

- Я должен арестовывать союзное руководство, являясь прокурором республики. Без санкции и поручения Трубина я этого сделать не могу.

Мне показалось, что Степанков не слишком сожалеет о невозможности исполнения требования Президента.

- Ну что ж, - сказал Ельцин, - Трубин защищал Горбачева в бессмысленной ситуации, когда этого не следовало делать Теперь ему все карты в руки.

И Ельцин позвонил Трубину. Ельцин не спрашивал у своих собеседников, каково их мнение о ситуации, разделяют ли они позицию Ельцина. Он переходил сразу к сути дела. И с Трубиным разговор Ельцин повел в том же стиле:

- Мы вот тут сидим и думаем, что пора закону сказать свое слово. Арестуйте вы этих преступников. Так же нельзя.

Я слышу, как трубка говорит о каких-то юридических сложностях. О том, что сначала парламент должен подтвердить факт попытки свержения власти или что-то в этом роде, относительно освидетельствования здоровья Президента. Ельцин говорит очень спокойно и даже апатично. Степанков показывает руками, как надо "дожать" Трубина. Ельцин смотрит на Степанкова, толкует его жестикуляцию на свой лад, как нужно ему, Ельцину:

- Ну, не хотите сами арестовывать, дайте санкцию нашей прокуратуре. Степанков сделает все как полагается. Он же без вашей санкции не может.

Трубин снова начинает путаные объяснения. Вроде как Степанков имеет право произвести задержание, хотя и... Тут уже вмешивается Степанков, говорит о нормативных 48 часах, дальше которых он не имеет права задерживать.

- Ну хорошо, - говорит Ельцин, - Степанков с вами встретится, и вы все решите.

Ельцин чувствовал, как упирался Трубин. Да и смятение Степанкова ему неприятно. Он хочет скорее закончить этот разговор. Он не настроен что-либо домысливать: почему Степанков ведет себя так. С Трубиным все ясно, этот ещё не понял, как карта ляжет, вычисляет. В истории остаться хочется, а вот вляпаться в историю - это уже нечто другое. Тоже гадает, зачем полетели они к Горбачеву, в каком качестве? Опасливость Степанкова расстраивает не меньше. Трусит, не настроен действовать решительно. Боится промахнуться: дам санкцию на арест, а они возьмут и победят. Я рассуждаю на эту тему сейчас без желания кого-то уязвить. Один человек прочел несправедливое свидетельство о его поведении в те дни и был страшно расстроен. Все спрашивал меня: "Как же так, за что меня унизили?" Я старался успокоить его. Он был полон гнева и решил написать письмо автору книги. И все было хорошо, все было искренне, но неожиданно он обронил одну фразу: "А может, это даже к лучшему, что обо мне написали так..." Меня будто толкнули в спину. Он увидел мой вопрошающий взгляд и поспешил уточнить: "Я в том смысле, что мне наплевать, к лучшему это или к худшему. Он сказал неправду, и я должен с ним объясниться". Возможно, все то, что я пишу, - к худшему для меня. Тем более что мне не наплевать, как развернутся события. Все дело в том, что всякое призвание вне прагматичности, если оно истинное. Прагматичен профессионализм, но не талант. Таланту присущи свои законы, исчерпывающие: самовыразиться вне норм, правил, издательских требований, выписаться, выговориться, как хочу и как могу. Затем, оставшись наедине, встать перед зеркалом прагматизма и в своем воображении воспроизвести урон твоей карьере, твоей любви, твоей свободе, твоему благополучию - случись написанному тобой быть изданным, выставленным, исполненным. Все пройдет по коридору твоих мыслей. Это и есть самый страшный и трудный для тебя момент. Не дрогнуть, не упасть перед самим собой на колени, все довести до конца и оттолкнуть лодку от берега. Поймут, оценят - ты победил. Не поймут и проклянут - значит, ты оказался на другой части вселенной, это тоже судьба дарования. В таланте, как и в жизни, как и в том, следующем мире, есть Рай и есть Ад.