Александр Елисеев - Как обуздать олигархов

Впрочем, русское народничество славно и другими громкими именами. Здесь можно вспомнить и Михаила Бакунина, и Петра Ткачева. Большую роль в политической жизни страны сыграли такие народнические организации, как «Земля и воля», «Черный передел», «Народная воля». (Любопытно, что название последней организации сегодня носит партия известного патриота-почвенника Сергея Бабурина.)

И почти везде у народников можно найти те или иные «правые», «консервативные», «почвенные» моменты. Так, неистовый Бакунин даже был готов подчиниться императору — в том случае, если бы он выступил против буржуазии и помещиков. Тут сразу же невольно проводишь аналогии с тем же Леонтьевым, предложившим свою формулу национального успеха — «русский царь во главе социалистического движения».

Но самое главное — народники считали, что Россия не должна проходить долгую и мучительную стадию капиталистического развития. В отличие от Запада она сохранила артель и общину, которые позволят ей сразу перепрыгнуть в социализм. (В конце своей жизни примерно к такому же выводу приходит Карл Маркс. В письме к Вере Засулич от 8 марта 1881 года он утверждал, что благодаря общине Россия имеет свой, особый путь к социализму. Русские марксисты были шокированы этим мнением Маркса и скрыли его письмо.)

Особая роль в социализации России отводилась, конечно же, общине. Герцен видел в ней защитницу самобытного русского уклада. Он писал: «Община спасла русский народ от монгольского варварства и от императорской цивилизации, от выкрашенных по-европейски помещиков и от немецкой бюрократии. Общинная организация, хоть и сильно потрепанная, устояла против вмешательства власти».

Это — националистичность. Асоциалистичность ее виделась Герцену в самоуправлении. В общине русские люди живут некоторым демократизмом (народоправство схода) и даже «коммунизмом». Последний заключается в общем владении землей, которое Герцен считал зародышем коллективной общественной собственности.

Но, что самое показательное, самобытную мощь общины Герцен видел еще и в праве каждого крестьянина на надел земли. Этот самый надел община обязана была предоставить русскому крестьянину, что сильно отличало последнего от западного труженика: «Это основное, натуральное, прирожденное признание права на землю ставит народ русский на совершенно другую ногу, чем та, на которой стоят все народы Запада… Человек будущего в России — мужик, точно так же, как во Франции работник».

При этом сам Герцен вовсе не выступал за изоляцию от Запада. Он призывал учиться у него, но учиться не общественному строительству, а передовой науке. «Задача новой эпохи, в которую мы входим, — писал основатель русского народничества, — состоит в том, чтоб на основаниях науки сознательно развить элемент нашего общинного самоуправления до полной свободы лица, минуя те промежуточные формы, которыми по необходимости шло… развитие Запада. Новая жизнь наша должна так заткать в одну ткань эти два наследства, чтоб у свободной личности земля осталась под ногами и чтобы общинник был совершенно свободное лицо».

Итак, народники выступали за то, чтобы идти другим путем, нежели Запад. Тем самым они объективно становились в один ряд с консерваторами-традиционалистами, которые также не хотели капитализации России. Более того, именно они сорвали введение в России конституционной монархии. Александр II был взорван в тот день, когда он подписал указ о созыве представителей со всей России. Учитывая либеральный настрой тогдашнего руководства, можно предположить, что данное представительство легко превратилось бы в буржуазный парламент западного типа. Но выходка террористов привела к смене внутриполитического курса на более «реакционный». Таким образом, революционное народничество явилось бессознательным орудием национальной «реакции». Благодаря им революция в России была отсрочена лет на тридцать (что, конечно, не снимает с них «моральной» ответственности за цареубийство).

Выступая за общину и артель, народники следовали в русле традиции. Но в политическом плане они все-таки продолжали оставаться прогрессистами, исповедующими мифы эгалитаризма. Хотя и здесь все было не так уж однозначно, ведь среди народников была очень популярна элитарная концепция толпы и героев. Однако герои должны были вести массы (толпу) именно к эгалитарному, безрелигиозному и безгосударственному обществу.

В нигилизме как раз и заключалась слабость народничества. С одной стороны, они воспевали Россию, ее народный быт, с другой стороны, его же и принижали. Получалось нечто противоречивое. Вот, например, что писал Герцен: «В нравственном смысле мы более свободны, чем европейцы, и это не только потому, что мы избавлены от великих испытаний, через которые проходит развитие Запада, но и потому, что у нас нет прошлого, которое бы нас себе подчиняло. История наша бедна…». Такой же сомнительный комплимент отвешивал русским, да и вообще всем славянам, Бакунин, упорно противопоставляющий их германцам: «…В немецкой крови, в немецком инстинкте, в немецкой традиции есть страсть государственного порядка и государственной деятельности, в славянах же не только нет этой страсти, но действуют и живут страсти совершенно противные…»