Юрий Рубцов - Генеральская правда. 1941-1945

Без конца прерываемый хамскими (иначе не скажешь) репликами Булганин пытается предстать рядовым партийным бойцом, быть может, это позволит вернуть благожелательное отношение к себе:

— Я верю в то, что пленум своим решением укрепит еще больше нашу партию, нашу силу... (Голоса: В этом можно не сомневаться)

...Пленум укрепит наше единство, нашу сплоченность... Что касается меня, то заверяю вас, дорогие товарищи, что вместе с вами я хотел бы бороться за дело партии, за ее генеральную линию, за ее могучие творческие силы... (Голоса: Не верим.)

...За ее единство, за ее сплоченность... (Голоса: «Раньше надо было думать».)

.. .За ее дальнейшие еще большие успехи на благо нашего советского народа, на благо нашей партии [318] Молотов, Маленков, Каганович. 1957. Стенограмма июньского пленума ЦК КПСС и другие документы. С. 79—80. .

Но оратору не дают так просто сойти с трибуны. Напоследок в адрес раздавленного Булганина все тот же Жуков бросает реплику: «Приспособленец».

25 июня Булганин вторично попросил слово. Он признал, что «товарищи Маленков, Каганович, Молотов ведут работу против партии и Центрального Комитета на протяжении всего времени, как пришел в ЦК тов. Хрущев. Вели и продолжают вести». То есть оратор не просто отмежевывается от своих недавних единомышленников, но прямо поддерживает выгодную Никите Сергеевичу версию о том, что разногласия старых членов Президиума с Хрущевым лежат не столько в идейной плоскости, сколько в личной неприязни к первому секретарю ЦК. Характерно, что прерывать оратора с мест перестали, а если реплики и звучат, то только одобрительного плана. А Булганин все более впадал в раж саморазоблачения: «Товарищи, раз я попал в это болото, то должен держать ответ. Я по-большевистски (то есть безропотно, что ли? — Ю.Р.) приму любое ваше решение». А дальше уже и идти некуда: седовласый, 60-летний человек униженно обещает «быть впредь умней» [319] Там же. С. 169—170. .

И зарабатывает одобрительную реплику маршала Жукова: «Лучше поздно, чем никогда. Перед партией покаяться никогда не поздно».

Знал бы, Георгий Константинович, что не пройдет и четырех месяцев, как тем же крестным путем доведется пройти уже ему. И каково будет ему слышать из уст тех же самых участников июньского пленума призывы покаяться перед партией «пока не поздно».

Решением пленума ЦК первые заместители главы правительства Молотов, Маленков и Каганович, а также секретарь ЦК Д.Т. Шепилов были выведены из руководящих органов партии и освобождены от государственных постов. Для Булганина же было сделано исключение. С учетом того, что в ходе пленума он признал и осудил свои ошибки, помог разоблачить «фракционную деятельность антипартийной группы», было признано возможным ограничиться объявлением Булганину строгого выговора с предупреждением. Правда, менее чем через год он был удален с поста главы правительства, в течение неполных двух месяцев возглавлял правление Государственного банка СССР, а затем был отправлен в провинцию — председателем Ставропольского совнархоза. Его вывели из состава Политбюро ЦК, а в 1960 г. уволили на пенсию.

26 ноября 1958 г. указом Президиума Верховного Совета СССР Булганин был понижен в воинском звании до генерал-полковника и в декабре 1959 г. уволен с военной службы в отставку.

Последние свои годы Давид Иосифович Ортенберг, невзирая на солидный возраст, приближавшийся к девятому десятку, появлялся в редакции «Красной звезды» довольно часто. Ее легендарный редактор самых первых, самых тяжелых лет войны, он словно компенсировал почти полувековое отлучение от газеты энергичными творческими контактами. Приезжал на троллейбусе сам, без провожатых, с несколькими пересадками, хотя попроси он прислать служебную машину ему, конечно, не отказали бы. Непоказная скромность с годами ему не изменяла.

Поднявшись к нам в военно-исторический отдел, маленький, сухонький, он снимал видавшую виды шляпу-«сеточку», если было лето, или столь же испытанный временем треух, если зима, прилаживал на спинку стула палочку и опускался в глубокое кресло. Но тут же спохватывался, просил подать руку, извинялся, поскольку больные ноги не позволяли самостоятельно выбраться из сковывающих кресельных глубин, а кипучая натура требовала свободы движений. Устраивался, наконец, на краешке жесткого стула и доставал из хозяйственной сумки стопку бумаги.