Карл Крист - История времен римских императоров от Августа до Константина. Том 2.

Тацит во введении к своей «Истории» указал на литературные предпосылки на примере историографии: «За исходный пункт моего произведения я возьму второе консульство Сервия Гальбы и Тита Виния (69 г.н.э.). Так как время до этого, 820 лет от основания города, отобразили многие писатели и сделали они это с большой силой языка и с не меньшей прямотой. После битвы при Акции и после того, как власть была сосредоточена в одних руках, ушли те великие дарования. Одновременно стала искажаться истина, сначала по неведению государства, а вскоре из склонности к поддакиванию или, наоборот, из ненависти к власть имущим. Никто не заботился о потомках — среди враждебных и покорных. От подхалимства автора можно все же легко отвернуться, нападки и зависть, наоборот, слушают во все уши; лесть скрывает рабские убеждения, злонамерение — ложную видимость прямоты (Тацит «История», 1,1).

То, что сказано об историографии, касается, как было сказано, и других литературных жанров. Приспособленчество, идентификация с новой системой и ее представителями встречались так же часто, как и упрямая оппозиция, отвратительная лесть, просветление или уход в мифологию, историю и природу. В общих чертах осталась связь с традиционными литературными жанрами и ориентирование на классические образцы, будь то августовской эпохи или более архаизированного стиля Катона Старшего или Саллюстия. Кроме историографии и биографии явный расцвет переживали прежде всего эпос, трагедия, эпиграмма, сатира и философский трактат, хотя при этом редко достигался уровень поздней республики или эры Августа.

Во многих областях литературы наблюдались риторизация и индивидуализация, и они являлись характерными признаками развития при принципате вообще. Если при Тиберии исторический труд Альбия Кремуция Корда был сожжен по постановлению сената, потому что автор прославил Брута и Кассия как последних римлян, то немного позже Белей Патеркул опубликовал двухтомную римскую историю, где коротко описал времена Республики, а настоящее более подробно и не делал никакой тайны из своей зависимости от Тиберия. Ориентирование на практику преобладало в широко распространенном вплоть до средневековья собрании «Достойных упоминания деяний и высказываний» Валерия Максима. В 94 различных рубриках автор перечислил в морализаторском стиле образцовые или отвратительные манеры поведения. Противопоставляя римские и чужеземные примеры, он предлагает подборку материала для всевозможных риторических и педагогических случаев и одновременно в мозаике образцов поведения пример для разгадки истории.

В других риторических нормах выдержана не полностью сохранившаяся «История Александра Великого Македонского» Квинта Курция Руфи, которая была написана и середине 1 в.н.э. Интерес к фигуре великого македонца возобновился в Риме со времен Помпея и Цезаря. Для произведения в жанре развлекательной литературы для широкого круга читателей не были чужды драматические и эффектные средства.

При принципате Нерона появилось большое количество литературных произведений, но довольно часто они показывали, как были далеки от действительности нероновского Рима. Это относится к рано умершему в 62 г.н.э. Персию, шесть сатир которого с энтузиазмом приветствовались современными литераторами. Со своим непривычно искусственным языком, прерывавшимся явными вульгаризмами, стихи нередко непонятны и манерны; образцом для Персия был Гораций, по содержанию он стремился передать стоические и популярно-филосовские учения в цветистой форме и часто в неожиданных структурах.

«Фарсалии» Лукана изображали историю в этической форме Однако как он ни хотел формально подражать Вергилию, Лукан прославлял не Акции, а Фарсал, не победителя Цезаря, а побежденного Катона. «Мое стихотворение относится к гражданской войне на нивах Эматии, которая была больше, чем только гражданская война. Оно рисует, как преступление получило законную силу, как народ повернул свою победоносную руку против собственного сердца, как родственники воевали друг с другом, как под одинаковыми орлами легионов войско враждебно бросалось на войско и римское копье угрожая поднималось против римского копья».

«Фарсалии» показательны для духовной и политической напряженности нероновского времени. Тогда как во вступлении отражаются большие ожидания от молодого принцепса, надежды на золотой век и на справедливого государя, то впоследствии трагическим героем становится Катон: «Такова была сущность Катона, такова была его путеводная нить: соблюдать меру, хранить границы и думать, что он родился не для себя, а для всего мира» (II, 380-383).