Прознав о кознях поляков, Борис рассылает предупреждения всем королям. Русский посол, а им оказывается П. Басманов, приезжает к польскому королю Сигизмунду, где встречает и Дмитрия. «Ты кто?» — спрашивает царевич у Басманова, успев, видимо, забыть того, кого встречал постоянно в царских палатах Кремля. «Твой свойственник», — отвечает Басманов и переходит к нему на службу.
В решающем сражении на поле боя встречаются Дмитрий и Борис Годунов. Дмитрий долго сражается с дядей-злодеем и, наконец, закалывает его мечом.
Вот как погиб Борис Годунов — а вовсе не после плотного обеда в кремлевских апартаментах.
Жена злодея, узнав о гибели мужа, сначала заставляет детей — сына и дочь — выпить яд, а затем и сама отпивает из смертоносной чаши.
Путь в Кремль для Дмитрия открыт. Народ встречает его ликованием, и благородный великодушный царевич всех прощает.
Почему же Западная (преимущественно католическая) Европа связывала такие радужные надежды с восшествием на престол Дмитрия, которого большинство русских историков считает самозванцем?
Почему книги, написанные в то время монахами-иезуитами в Италии, Испании и других странах, были переполнены пафосом якобы восторжествовавшей справедливости?
Почему все так радовались восстановленной власти династии Рюриковичей в лице внука Ивана Грозного?
Этому есть простое объяснение. И оно содержится в брачном контракте, подписанном беглым монахом в Самборе 25 мая 1604 года с Мариной Мнишек. Это, может быть, самый удивительный документ за всю историю человечества.
По условиям брачного контракта тот, кто называл себя императором Дмитрием II (а первым был якобы Дмитрий Донской), был обязан привести всю православную Россию в католичество в течение года. И Россия стала бы европейской страной.
В случае отказа выполнить обещание и в случае несоблюдения срока выполнения обещания Марина получала право развестись, сохранив в качестве удельных княжеств все земельные пожалования, а именно — Новгородскую и Псковскую земли. По условиям тайного соглашения Дмитрий II обязан был уступить Речи Посполитой Чернигово-Северскую землю и оказать Польше военную помощь в овладении шведской короной.
20 июня 1605 года новый царь торжественно въехал в Москву. Народ падал ниц перед ним. Дмитрий медленно ехал на превосходном белом коне в превосходных царских одеждах и с дорогим ожерельем на шее. Со всех сторон раздавались здравицы в его честь.
— Здравствуй, отец наш, государь всероссийский! Даруй тебе Боже многие лета!
— Солнышко ты наше! Взошло ты над землей Русской!
Царь отвечал благодарно:
— Боже, храни мой народ! Молись Богу за меня, мой верный и любезный народ!
Молодой царь был статно сложен, хотя и не отличался красотой: с виду неказистый, худощавый, со смуглым лицом, рыжеватыми волосами, с приплюснутым носом и бородавками на лбу и на носу. Но в голубых глазах его светился ум.
День был ясный, солнечный. Когда царь вступил на Москворецкий мост, неожиданно поднялся страшный вихрь. Суеверные люди крестились: это был дурной знак.
Дмитрий остановился около собора Покрова, снял шапку, взглянул на народ, на Кремль и со слезами на глазах стал благодарить Бога: «Господи Боже, благодарю Тебя! Ты сохранил меня и сподобил увидеть город отцов моих, народ мой возлюбленный!» Люди, видя слезы царя, принялись также рыдать. Звонили во все колокола. Духовенство благословило царя. Многие заметили, что к образам он прикладывался не совсем так, как это делал истинно русский человек. В Кремле Лжедмитрий обошел с молитвою храмы. В Архангельском соборе он припал ко гробу Грозного с такими искренними слезами, что никто не мог допустить мысли, будто пред ними ненастоящий сын Ивана.
Все с нетерпением ждали встречи царя с матерью, Марией Нагой (в иночестве Марфой), за которой он послал в монастырь. Дмитрий даже отложил венчание на царство до ее приезда.
В Москве тем временем поймали несколько человек, распространявших по указанию Василия Ивановича Шуйского слух о том, что царь вовсе не Дмитрий, а самозванец Гришка Отрепьев. По какой причине лукавый Шуйский говорил еще недавно обратное — неизвестно. Вероятно, он хотел сначала избавиться руками Дмитрия от ненавистного Годунова, а затем, изобличив самозванца, самому сесть на трон. Но заговор открылся. Суд, в котором царь не принимал никакого участия, приговорил Шуйского к смертной казни.
Когда голова боярина уже лежала на плахе, было объявлено о его помиловании.
Читать дальше