Кнут Расмуссен - Великий санный путь

К являвшимся на его родину непрошеным пришельцам, которые чаще всего оказывались беспомощными в трудных условиях Арктики, он относился как к существам неполноценным. Но будучи по натуре доброжелательным, не питал к ним никакой ненависти и обращался с ними скорее с пренебрежительной снисходительностью. Название "каблуна", "краслуна" (в зависимости от наречия племени), данное этим пришельцам, означает "собачий сын". Прозвище ироническое и презрительное. Наивысшей похвалой в устах эскимоса являются слова, которые после многих лет совместных зимовок, странствий и охоты услышал адмирал Пири от старого гренландского охотника: "Ты почти так же отважен, как мы, ты - иннук". Это изречение мигом облетело весь поселок, передаваемое из уст в уста с глубоким уважением.

О пустившем глубокие корни презрении к белым свидетельствует легенда, бытующая среди эскимосских племен, рассеянных на обширных территориях Арктики - от Чукотского полуострова и Аляски до Гренландии. Эту легенду приводит Кнуд Расмуссен. Она повествует о девушке, которая долго не хотела или не могла найти себе мужа, хотя не хуже других умела шить отличные непромокаемые камики [18] и меховую одежду, свежевать тюленя, скоблить шкуры для одежды и каяка, так чтобы на них не оставалось ни жиринки, умела также соорудить иглу в пути. Однако она привередничала, отвергая поклонников. Никто ей не нравился. Проходили годы, а она продолжала жить одиноко на небольшом скалистом острове моржей, забытая всеми, печальная и раздосадованная.

Однажды в ее иглу неожиданно явился молодой охотник... Он приплыл на каяке, его полное лицо было привлекательным, взгляд смелым. Девушка обрадовалась. "Должно быть, он хороший охотник, если сам так толст", подумала она и сразу же согласилась стать его женой. Но едва они покинули остров, как бедняжка почуяла неладное. Ее избранник был не простым охотником, он оказался злым духом. У него были тонкие, с копытами, как у карибу, ноги, чтобы быстрее бегать, длинные, словно клыки моржа, руки, чтобы крепче бить. Охваченная ужасом и отвращением, она отшатнулась от него, хотела бежать, но было уже поздно... Разгневанный неожиданным сопротивлением, злой дух превратил молодую женщину в собаку и бросил ее на первом попавшемся островке.

Вскоре у женщины родилось шесть сыновей, очень уродливых и очень злых. Ей противно было даже глядеть на них, она уложила их всех в высокие камики и кинула в море. От них и пошли индейцы...

Спустя какое-то время у бедной женщины родилось еще шестеро детей, которые оказались еще уродливее, еще злее и еще глупее. Она поступила с ними так же, как и с первыми. Буря унесла этих ее сыновей далеко-далеко, еще дальше, чем первых, - на какой-то никому неизвестный материк. От них и пошли белые.

- Как же уважать "каблуну", - недоумевает эскимосский охотник, - если он не может построить в пути во время пурги убежище из снежных плит? Если он не может одним взмахом кнута заставить собачью упряжку повиноваться? Если он беспомощнее, чем малое дитя, и отступает перед малейшим препятствием, если он не может переносить голод или холод? Такому достаточно потерять компас в пути, чтобы заблудиться, как слепому, не зная, в какую сторону направиться. Он не найдет сам ни севера, ни юга, не поймет, что предвещает ветер, не разглядит следов стада карибу под свежим снегом, не угадает, как давно они проходили здесь, не найдет, где тюлень пробивает лунку во льду, чтобы вдохнуть в легкие воздух. Разве у него хватит терпения подолгу выжидать над такой продушиной, чтобы привезти с охоты пищу для своих? Он не способен на это, для этого у него не хватает воли, терпения, самолюбия. Чего же стоит такой человек? Да и можно ли уважать человека, не доверяющего своей памяти?!

Эскимосы никак не могли понять, как можно забыть что-либо раз увиденное или услышанное.

Не обходилось и без курьезов. Однажды канадцы решили произвести перепись жителей небольшого прибрежного поселка на Земле Короля Вильгельма. Офицер королевской конной полиции [19] расположился в самом большом иглу и по очереди вызывал охотников. Те входили один за другим и через переводчика сообщали ему свои имена и прозвища, терпеливо стараясь разъяснить свои, слишком замысловатые для него, семейные узы. Проникнувшись торжественностью момента, они молча расселись на выстланных мехами скамьях и смотрели, как тщательно записывал он на больших регистрационных листах все, что они сообщали. Только один неугомонный юноша громко смеялся и шутил. Раздраженный офицер велел в конце концов выставить его за дверь. Возмущению его не было границ, когда спустя десять или пятнадцать минут юноша вернулся.