Кнут Расмуссен - Великий санный путь

Следуя за собачьей упряжкой по просторам Арктики, Расмуссен посещал разные племена. И у каждого были свои обычаи и верования. Они носили разную одежду, пользовались разным охотничьим оружием, по-разному охотились, но всех их, от Чукотки до Гренландии, объединял общий язык. С каждым встреченным им эскимосом он мог легко изъясняться.

"Все мы происходим от одной семьи!" - утверждал он. Ученые внимательно прислушивались к его словам.

Время от времени исследователь отправлялся на другие континенты, возвращаясь к жизни, от которой добровольно отрекся. "Стоя на последнем этаже небоскреба в Нью-Йорке, я мечтаю о собачьей упряжке", - писал он. В столицах европейских стран, в Соединенных Штатах Америки Расмуссен неутомимо читал лекции, иллюстрируя их уникальными снимками, демонстрировал фильмы, публиковал статьи, издавал книги. Всячески пытался пробудить интерес этнографов, археологов, чтобы обратить внимание цивилизованного мира на древнюю культуру своих предков. "Она не имеет равных себе", - с гордостью повторял исследователь.

И вновь возвращался к себе на Крайний Север. Снова организовывал одну экспедицию за другой.

"Нет на севере Арктики эскимоса, с которым я не ходил бы на охоту, нет ребенка, имени которого я не знал бы", - говорил он, радуясь, что в зрелом возрасте ему посчастливилось вести жизнь, о которой он мечтал смолоду.

По возвращении из Седьмой экспедиции Туле в 1933 году Кнуд Расмуссен отошел в страну теней, о которой столько рассказывали ему эскимосские охотники. Он безвременно скончался после тяжелой болезни, вызванной отравлением мясными консервами.

Однако двадцать пять лет арктических странствий не пропали даром. В двенадцати объемистых томах Расмуссен отобразил неповторимую картину борьбы с природой последних на нашей планете людей каменного века [14], оставив после себя уникальный труд, которого никто, кроме него, не мог бы, пожалуй, осуществить.

Эскимосы обожали своего Кунунгуаква - маленького Кнуда, как они называли его. Разве он не был одним из них? Кому еще они рассказали бы больше, чем ему? Никто не умел так слушать, как он, охотиться, как он, съедать столько сырого мяса и никто их так хорошо не понимал, как он. Вспоминая счастливые дни своей молодости, они охотно рассказывали о том, что знали сами, что слышали от родителей. Вспоминали давно позабытые сказания, слагали для него новые. Так, страница за страницей, возникала никогда никем не записывавшаяся летопись истории эскимосов [15].

Расмуссен воскрешал героев старинных легенд, скрупулезно фиксировал множество отмирающих обычаев и верований, заботливо зарисовывал или запечатлевал на фотопленке украшения на одежде, резьбу на костяных рукоятках ножей и гарпунов, резьбу по камню, отмечал различия в конструкциях каяков и нарт в разных районах, записывал и терпеливо переводил на датский язык эскимосские песни. Лишь благодаря ему мир узнал, как живут, как страдают и радуются, как выражают свою тоску эти первобытные люди, обитающие близ Северного полюса.

Он торопился, понимая, что время против него, что старые шаманы и охотники один за другим умирают, а вместе с ними уходит в небытие и бесценный материал для исследований. Он опасался, что эскимосскую культуру вскоре сотрет, сметет без следа с лица Земли "цивилизация эмалированных тазов", как он с горечью говорил.

Во время своей последней Седьмой экспедиции Туле Расмуссен писал:

"Я от всего сердца возблагодарил судьбу, позволившую мне родиться, когда полярные экспедиции на санях с собачьей упряжкой еще не считаются отжившими свой век" [16].

Гордость "пожирателя сырого мяса"

Гренландского охотника всегда уязвляло прозвище "эскимос", означавшее на наречии индейцев Лабрадора "тот, кто пожирает сырое мясо". Однако оно распространилось повсеместно и бытует по сей день. Но беда тому, кто в разговоре с гренландцем - а именно так вот уже около полувека называют себя жители острова - упомянет слово "эскимос". В лучшем случае это сочтут бестактностью, в худшем - оскорблением.

Извечный странник, эскимос-гренландец всегда отличался гордостью. Той же гордостью, которая некогда заставляла голубых всадников в сердце Сахары - туарегов закрывать свои лица, скрывая полученные в сражениях раны, чтобы ни в ком не возбуждать жалости. Гордость жителя пустыни - ее властелина и одновременно невольника.

Повседневная борьба с враждебным миром, окружавшим гренландского охотника, борьба в одиночку с мертвой пустыней, с холодом и голодом воспитала в нем чувство огромной ответственности за каждый свой шаг. Он понимал, что может рассчитывать только на самого себя, на собственное мужество и расторопность, что он сам вершит свою судьбу и судьбы своих близких, решает вопрос их жизни и смерти. Эта ежедневная, чуть ли не ежечасная нелегкая борьба и все то, что он делал, внушали ему не только чувство собственного достоинства. Гордясь своим происхождением, он называл себя "иннук", или "иннуит", что означает "настоящий человек" [17].