Барбара Такман - Загадка XIV века

— С удовольствием, монсеньор, — ответил Клиссон. — Я пойду за вами.

— Нет, монсеньор, ступайте один, — сказал герцог, прибавив, что пока коннетабль будет проверять башню, он поговорит с сиром де Лавалем, шурином Клиссона. Хотя у Клиссона не было причин доверять хозяину замка, он положился на свой статус гостя. Клиссон поднялся по лестнице, и, когда вошел в зал на первом этаже, поджидавшая стража схватила его и арестовала. На Клиссона надели три тяжелые цепи, а слуги заперли двери и ворота; «засовы громко лязгнули».

При этом звуке у Лаваля кровь застыла в жилах, и он уставился на герцога. «Бога ради, монсеньор! — воскликнул Лаваль. — Что вы делаете? Неужели вы причините вред моему шурину-коннетаблю?!»

«Садись на лошадь и убирайся отсюда, — ответил ему Монфор. — Я знаю, что делаю».

Но Лаваль отказался уехать без коннетабля. В этот момент к ним подбежал еще один человек из компании Клиссона, Жан де Бомануар. Монфор ненавидел и его, а потому выхватил кинжал и накинулся на непрошеного гостя, словно бешеный: «Бомануар, ты что, хочешь стать таким, как твой хозяин?» Бомануар ответил, что почтет за честь. «Хочешь, стало быть? — в бешенстве заорал Монфор. — Что ж, я выколю твой глаз!» Он приставил дрожащей рукой кинжал к лицу Бомануара, но не смог вонзить лезвие в глаз. «Прочь, убирайся! — хрипел он. — Что ж, я поступлю с тобой так же, как с ним», и приказал своим людям посадить Бомануара в тюремную камеру и заковать в цепи.

Весь вечер Лаваль не отходил от герцога, умоляя не предавать Клиссона смерти. Трижды Монфор отдавал приказ отрубить пленнику голову или посадить в мешок и утопить, и дважды охранники снимали с Клиссона цепи, готовясь исполнить приказ. Каждый раз коленопреклоненному Лавалю удавалось в последнюю минуту отговорить герцога, напомнив ему, как он и Клиссон выросли вместе, как Клиссон бился за него при Оре. Как же он может убить его после того, как пригласил к себе, в свой замок, на ужин: «Не один принц еще так себя не обесчестил… вас возненавидит весь мир». Если же он хочет получить за Клиссона выкуп, Лаваль соберет большие деньги в городах и замках, либо предложит себя в качестве заложника.

На такое предложение Монфор наконец отреагировал. Он не хотел залога, но потребовал сто тысяч франков и передачу своим представителям двух городов и трех замков, включая Жослен, дом Клиссона, — тогда коннетабль будет освобожден. У Клиссона не было другого выбора, кроме как согласиться на эти условия. Он оставался в тюрьме, пока Бомануар ездил собирать деньги. «И я должен сказать, что такие дела случались, но не открою всего, что было, — замечает Фруассар, — ибо я пишу хронику, а не историю».

Известие об исчезновении коннетабля быстро распространилось, все поверили, что его убили, и решили, что экспедиция в Англию провалилась. Де Куси, Вьен и Сен-Поль в Арфлере и думать не хотели идти в поход без Клиссона, даже узнав, что он жив. Ужасный поступок герцога всех поразил, все расценили захват коннетабля как оскорбление короля, и о походе на Англию, похоже, забыли. Экспедиция со всеми кораблями, провизией, солдатами была вновь отложена, и потому возникает вопрос: уж не довольны ли были все заинтересованные лица подобной заминкой? Если заговор устроили для предотвращения экспедиции, то организаторы добились успеха — но только не Монфор, которому не хватало железной воли Джан-Галеаццо.

Как и церковный раскол, рыцарский разбой и отсутствие подлинной духовности у монахов, действия Монфора вели к разрушению устоев. Они имели ужасные последствия. Рыцари и оруженосцы с беспокойством говорили друг другу: «После того как герцог обманул этих нобилей, ни один человек уже не поверит принцу. Что скажет французский король? Такого позорного случая не было ни в Бретани, ни где-либо еще. Если бы такой поступок совершил бедный рыцарь, он был бы навеки опозорен. Кому же еще верить, как не господину?»

После освобождения, в сопровождении всего двух пажей, Клиссон галопом примчался в Париж. Он был в ярости, Клиссон так хотел добиться справедливости, что, согласно свидетельствам, покрыл за один день расстояние в сто пятьдесят миль и явился в столицу через сорок восемь часов. Король чувствовал, что задета его честь, и был готов к репрессиям, но дядья, которые до сих пор правили за него, не желали этого допускать. Они равнодушно отнеслись к злоключениям Клиссона, сказали, что ему не следовало принимать приглашения Монфора, тем более накануне похода на Англию, и отказались от каких-либо санкций против герцога. По этому вопросу в правительстве произошел раскол: с одной стороны были дяди короля, а с другой — коннетабль, поддерживаемый де Куси, Вьеном, Ривьером, Мерсье и младшим братом короля Людовиком. Де Куси настоял на том, чтобы король призвал к себе Монфора и заставил герцога отдать незаконно присвоенное. Дядья, недовольные влиянием Клиссона на короля и его близкими отношениями с де Куси и Ривьером, не хотели поднимать престиж коннетабля. А посреди этого противоборства случился еще один кризис.