Как правило, авторы обобщающих работ по истории России, появившихся за рубежом, вращаются в кругу идей дореволюционной русской буржуазной историографии. Они не вводят в научный оборот новых фактов, игнорируют достижения советской исторической мысли и ищут последнее слово науки в трудах В. О. Ключевского, которые прямо противопоставляются как высшее достижение «науки» марксизму, С. Ф. Платонова, А. Е. Преснякова. Относительно белоэмигрантов надо сказать, что они не только не обогатили науку свежими идеями, но, полностью утратив чувство нового, воспроизводят в своих книгах утверждения, ненаучность которых уже давно доказана. Их работы отличаются антисоветской направленностью, что накладывает отпечаток на все их исторические построения. Теми же чертами отличаются и зарубежные издания типа опубликованной в Нью-Йорке «Иллюстрированной истории России», допускающей прямую фальсификацию истории.
Некоторые зарубежные авторы (например, польский эмигрант Пашкевич) [400] H. Paszkiewicz , The Origin of Russia, London, 1954.
обладают достаточной эрудицией. Они в курсе новейшей литературы и публикаций на разных языках, и ложность их «научных» утверждений нельзя объяснить незнанием материала. Корень ее кроется в политической тенденции и предвзятости концепции.
Еще в силе за рубежом данная П. Н. Милюковым периодизация истории России с делением на периоды «московский» и «петербургский». Этой периодизации придерживается, например, Флоринский. Еще более распространена в зарубежной историографии периодизация, так сказать, по сферам влияния. В разные эпохи русская государственность и русская культура якобы подвергались воздействию со стороны более передовых народов: сначала (в древности) — варягов, затем (с принятием христианства) — Византии, в период средневековья — монголов, начиная со времен Петра I — западноевропейских стран и т. д. С указания на смену этих сфер влияния начинается, например, книга американского историка Бакуса [401] O. P. Backus , Motives of West Russian Nobles in Deserting Lithuania for Moscow, 1377–1514, University of Kansas Press, Lawrence, 1957.
.
Конечно, при таком подходе к истории России не могут быть раскрыты социально-экономические предпосылки образования Русского централизованного государства, и процесс его складывания по существу сводится к собиранию власти московскими князьями. При этом особенно пропагандируется идея о прогрессивном значении татаро-монгольского ига для развития Северо-Восточной Руси. Так, эта идея пронизывает концепцию Вернадского, согласно которой Русское централизованное государство сложилось не в процессе борьбы с татаро-монгольским игом, а выросло непосредственно из системы монгольского властвования над Русью. Такая же концепция проводится в «Иллюстрированной истории России», изданной в Нью-Йорке [402] G. Vernadsky , and M. Karpovich , A History of Russia, v. 3, The Mongols and Russia, New Haven, Yale University Press, 1954, p. 355, 343, 358–359, 390; на эту книгу см. рецензию Н. Я. Мерперта и В. Т. Пашуто («Вопросы истории», 1955, № 8, стр. 180–186); «А Picture History of Russia», ed. J. S. Martin , New York, 1957, p. 42.
, и т. д.
Проводя идею о прогрессивности татаро-монгольского ига, буржуазные авторы часто умаляют роль русского народа в борьбе с золотоордынским игом. Флоринский, например, называет Куликовскую битву «бесполезным эпизодом». Все эти утверждения не могут быть нами приняты, ибо они явно противоречат историческим фактам. Факты свидетельствуют о героическом сопротивлении русского народа ордынским захватчикам, установившим над Русью жестокое иго, которое тормозило ее развитие.
Из проблем социально-экономической истории Руси в период образования централизованного государства в буржуазной историографии рассматриваются вопросы земельной собственности [403] В. Б. Ельяшевич , История права поземельной собственности в России, Paris, 1948–1951.
, вотчинного землевладения и крепостного права [404] V. Tschebotarioff-Bill , National feudalism in Moscovy («Russian Review», New York, 1950, v. 9, № 3, p. 209–218); G. Vernadsky , Feudalism in Russia («Speculum», 1939, vol. 14, № 3, p. 300–323); его же , The Royal serfs («Speculum», Cambridge (Mass.), 1951, vol. 26, № 2, p. 225–264); его же , Serfdom in Russia («Comitato Internazionale di Scienza Storiche X Congresso Internazionale. Relazioni», 1955, vol. III, p. 247–272); A. Eck , L’asservicement du paysan russe. — В кн.: «Le servage», изд. в серии: «Recueils de lа Société Jean Bodin», Bruxelles, 1937, p. 243–264; его же , Legrand domaine dans la Russie du Moyen âge («Revue historique du Sud-Est Européen», 1944, t. XXI, p. 101); его же , «Le Moyen Age russe», Paris, 1933; «La formation de la propriété rurale dans la Russie du Moyen âge» («Archives d’histoire du droit oriental», Bruxelles, 1948, t. III).
. Понятие феодализма трактуется в традиционном плане буржуазной историографии, как система правовых институтов, причем многие авторы не считают возможным говорить о феодализме в России даже в этом смысле. Так, в статье Коулборна в сборнике «Feudalism in History» феодализм определяется прежде всего как «метод управления», а не «экономическая или социальная система» [405] «Feudalism in History», ed. by Rushton Coulborn, Princeton, 1956, p. 4. См. рецензию на эту книгу: М. Я. Лойберг, В. Я. Шляпентох, Б. В. Виленский , Проблемы русского феодализма в сборнике «Feudalism in History» («История СССР», 1958, № 4, стр. 190–195).
. Представление о феодализме ассоциируется с представлением о государственной раздробленности. Коулборн определяет феодализм как «способ возрождения общества, в котором государство оказалось в состоянии крайней дезинтеграции» [406] «Feudalism in History», p. 364.
. Отказ от научного подхода к феодализму как системе производственных отношений означает непризнание буржуазными авторами объективных закономерностей исторического развития и революционного характера смены общественно-экономических формаций.
Читать дальше