Лев Черепнин - Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси

Иногда при сделках на землю составлялись специальные записи об отказе собственника недвижимости или его родственников от всяких на нее претензий. В конце XV — начале XVI в. М. Г. Кутузов с сыном продал 6 деревень Иосифову-Волоколамскому монастырю. Одновременно его родственник И. Г. Маринин составил «отпись» в том, что ему «до тех земель дела нет» [569] АФЗХ, ч. 2, стр. 16, № 11. . В купчей 1498–1499 гг. Омешата Титова на вотчину Андрея Кульева сына Артемьева в Бежецком Верхе имеется следующее обязательство продавца: «А тое яз, Ондреи, вочины, коя в сеи купчой, опрочь Омешята не продал, ни заложил, ни отдал никому; и неть до тое вочины дела мне, Ондрею, ни моему роду и отроду; волен Омешят, и его жена, и его дети в той в своей вочине, коя в сеи купъчои, продати, и променити, и по душе дать, и комухотять тому отдадуть» [570] АСЭИ, т. II, стр. 456, № 420. .

Правительство при разборе исков, возбуждаемых родственниками лиц, совершивших акты отчуждения фамильных вотчин, о разрешении им их выкупить, вынужденное считаться с интересами более широких кругов землевладельцев, чем представители старых боярских фамилий, часто отвечало на такие иски отказом.

В первой четверти XV в. келарь Троице-Сергиева монастыря Савва купил у Григорья Никитина его деревню Назарьевскую в Переяславском уезде. На купчей имеется более поздняя запись, из которой видно, что во второй половине XV в. потомки Григория Никитина — Кузьма Назаров с детьми — возбудили к монастырю иск относительно названной деревни, но проиграли дело на том основании, что «искали земли Назарьевские лет за пятдесят» [571] Там же, стр. 43, № 32. .

В 1455 г. В. М. Ивантин завещал по духовной грамоте часть земель своим сыновьям, а часть — Троице-Сергиеву монастырю. После смерти завещателя его духовную оспорили («в те земли вступили») его сын Григорий с детьми и племянник Иван Борисов. Разбиравший дело володкий князь Иван Борисович истцам «в те земли… вступатися не велел, а велел те земли ведати Троецкому манастырю» по духовной В. М. Ивантина [572] АСЭИ, т. I, стр. 181–183, № 253. .

Около 1474–1475 гг. посельский Троице-Сергиева монастыря старец Антоний купил у Матвея Гаврилова Уполовникова пустошь Мелничищо в Переяславском уезде. В начале XVI в. между детьми М. Г. Уполовникова и монастырем возникло судебное дело относительно этой пустоши. Оно было выиграно монастырскими властями, поскольку Уполовниковы показали на суде, что «не ведают того, отец их ту пустошь продал ли Троицкому монастырю и сию грамоту дал ли», а, согласно утверждению троицкого старца Варлаама, монахи приобрели указанную пустошь 30 лет тому назад и в течение названного срока «пашут» ее [573] Там же, стр. 315–316, № 427. .

Во второй половине 80-х годов XV в. на суде разбиралось дело по иску Матвея и Бекета Григорьевичей Вельяминовых к их брату Семену Григорьевичу и к Семену Кузьмину. Истцы жаловались, что С. Г. Вельяминов продал их фамильную вотчину в Переяславском уезде С. Кузьмину, не поставив их об этом в известность («а нам, господине, не възвестил»). Ответчики же утверждали, что М. Г. и Б. Г. Вельяминовым о продаже вотчины «было… ведомо». На суде было выяснено, что отчуждение земли состоялось более чем 25 лет тому назад. На вопрос судьи к истцам, «о чем жо вы им (С. Г. Вельяминову и С. Кузьмину) о тех землях молчали до сех мест», М. Г. и Б. Г. Вельяминовы ответили: «Молчали есмя, господине, не надобны были нам». Ввиду того что в течение столь длительного срока вотчина Вельяминовых находилась в собственности С. Кузьмина, суд решил дело в пользу последнего [574] Там же, стр. 398, № 522. .

Эволюция права выкупа фамильных вотчин показывает, что новые явления в области феодального землевладения XIV–XV вв. не укладывались в рамки политического строя раздробленной Руси.

В заключение надо сказать, что в исторической литературе (С. В. Бахрушин, С. Б. Веселовский, Б. Д. Греков) уже давно сделано наблюдение о том, что многие княжеские и боярские фамилии в XV–XVI вв. терпели экономический крах, их представители были вынуждены делать долги, закладывать и продавать свои вотчины монастырям. За счет распада земельных владений отдельных боярских фамилий росло землевладение монастырей. Отсюда делались выводы о большей жизнеспособности, гибкости и приспособляемости к товарно-рыночным отношениям монастырского хозяйства по сравнению с хозяйством боярским. Но этот вывод не доказуем теоретически и не может быть аргументирован конкретными фактами. Дело, очевидно, в другом. Отрешаясь пока от политики великокняжеской власти в отношении бояр отдельных феодальных центров (разгром московскими князьями боярской оппозиции в ряде княжеств и т. д.) и оставаясь лишь в сфере объективных процессов социально-экономического характера, надо сказать, что в XIV–XV вв. для развития церковного и монастырского землевладения были более благоприятные условия, чем для развития землевладения боярского. Это — экстерриториальность, несвязанность права распоряжения церковными и монастырскими вотчинами со стороны их владельцев теми юридическими нормами, которые связывали возможность отчуждения вотчин боярских. Поэтому церковные учреждения и монастыри обладали более гибкими (чем бояре) средствами для округления своих имений путем обмена земельных участков и других операций. Наконец, надо сказать, что, в то время как потребности боярства в деньгах все возрастали в связи с теми новыми условиями, в которые они были поставлены с образованием централизованного Русского государства, а деньги можно было достать, продав или заложив землю, церковь как раз была обладателем денежных средств. Источниками денежных накоплений для духовных феодалов являлись вклады «по душе», ростовщичество, торговля. Накопленные церковью денежные средства шли в значительной мере на увеличение земельных богатств, а, борясь за лучшие условия для расширения этих богатств, церковь поддерживала ту практику, которая была направлена к ликвидации государственной раздробленности.