Сергей Макеев - Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами

— Лежи! Видишь, государева печать!

— Помоги, Феодор! — взмолился поп.

— Как? Разве что бороду укоротить… — усмехнулся Толстой.

— Режь! — вздохнул Гедеон.

Сказано — сделано: была борода, стала бороденка.

На острове Нукагива в Тихом океане корабль посетил туземный король. Федор издевался над ним, бросая палку в море с криком «Апорт!», и монарх, рассчитывая на вознаграждение, послушно приносил палку.

На корабле была сообразительная обезьяна, и Федор Толстой учил ее разным штукам. Однажды он привел ее в каюту Крузенштерна, положил лист бумаги поверх записей капитана и начал марать лист чернилами. Потом убрал измазанный лист и вручил чернильницу обезьяне. Она тут же повторила действия человека. Записи капитана оказались испорченными.

Крузенштерн сразу догадался, кто виновник этой проделки. Он долго терпел выходки Толстого, но теперь не выдержал и высадил Федора на одном из островов у берегов Америки с небольшим запасом провианта.

Утверждали, что с ним увязалась и обезьяна, которая будто бы была ему больше чем подругой. По другим рассказам, оказавшись на острове, новоявленный Робинзон ее съел.

На этом острове жили, естественно, дикари. Сначала они будто бы решили гостя зажарить и съесть, но потом передумали и провозгласили своим царем. Там Федор Толстой изукрасил все тело татуировкой по местной моде. Впоследствии он всегда с удовольствием показывал всем желающим татуировку на руках и груди, а если просили показать всю картину в целом, никогда не отказывал — желающие удалялись в отдельную комнату, где Американец демонстрировал наглядные доказательства своего прозвища.

Однажды новый Робинзон заметил вдали корабль, зажег костер и тем привлек к себе внимание моряков. На этом корабле он перебрался на Камчатку, оттуда на материк и через всю Расею-матушку — где на оленях, где на лошадях, а где и пешком — добрался до Санкт-Петербурга. В это самое время будто бы в столице устроили пышный бал в честь завершения кругосветной экспедиции, и Толстой явился туда в каком-то диком наряде поздравить благодетеля Крузенштерна. По другим рассказам, Толстого-Американца задержали на заставе и сразу отправили в крепость, так как жалобы на него достигли уже столицы…

Эти байки о Толстом-Американце и сегодня кочуют по страницам периодики, появляются порой и в серьезных изданиях. А творил легенды о себе сам Толстой, его друзья и близкие разносили их по гостиным Москвы и Санкт-Петербурга. Одиссея Американца обрастала все новыми сюжетами и интригующими подробностями.

Но в этих фантазиях графа был и тайный умысел. Некоторые стороны знаменитого похода до сих пор известны немногим. Было что скрывать и Крузенштерну с Лисянским, и Федору Толстому.

Дело в том, что экспедиция снаряжалась по инициативе Русской Американской компании, крупнейшим акционером которой был сам император Александр I, поэтому государство предоставило и корабли и деньги. А камергер Резанов ко всему прочему являлся одним из директоров компании. Экспедиция должна была доставить в русские владения необходимые грузы, а оттуда забрать пушнину. Дипломатическая и административная миссии Резанова, его высокий чин (камергер приравнивался к действительному статскому советнику, а по военной табели — к генералу) ставили его в исключительное положение. Поэтому камергеру поручалось общее политическое и экономическое руководство экспедицией, а отчасти — и морское, например, решения о заходах в порты капитаны должны были решать совместно с Резановым. Полномочия Резанова за подписью императора были предъявлены Крузенштерну еще на кронштадтском рейде, однако капитан скрыл это от своих офицеров.

Неловкое положение Крузенштерна и Лисянского можно понять: «Надежда» и «Нева» были военными кораблями и шли они под Андреевскими флагами, на судах действовал военно-морской устав, согласно которому вся полнота власти на борту принадлежит капитану. Это верно лишь отчасти: согласно уставу, когда на корабль прибывает командующий флотом, верховная власть переходит к нему. Но Крузенштерн, по-видимому, считал унизительным для себя делить власть с сухопутным начальником. Вдобавок и капитан Лисянский ревновал к своему начальнику — Крузенштерну. Правда, оба капитана дружно объединялись против Резанова.

Резанов долго не вмешивался в дела капитанов, пока не вскрылись серьезные недостатки подготовки и командования экспедицией.