О. Гончаренко - От Аустерлица до Парижа. Дорогами поражений и побед

Построенный тогда же в Кадише памятник был уничтожен поляками в 30-х годах XX столетия.

Напечатано в издании «Отечественная война и русское общество». Там статья эта была как бы вводной частью к заключительному очерку «Правительство и общество после войны» (помещена ниже). В отдельном издании, казалось, более логичным поместить эту часть в виде заключения к очеркам, посвященным 1812 г.; тем более что в ней характеризуется, хотя и бегло, последний этап деятельности Ростопчина.

«Слово прощания — ужасное слово»... «Приветствую вас, о очаровательные места с налетом легкой грусти» (франц.).

Так выражался впоследствии Казимирский в письмах к кн. Оболенскому 3 сентября 1859 г.

«Конечно, всякий старался соблюсти свои выгоды, — замечает Свербеев, — от давались люди пожилых лет, не отличного поведения и с телесными недостатками, допускаемыми, как исключения, для этого времени в самых правилах о наборе ополченцев».

У Курбеля, Храм хорошего вкуса (франц.).

Любопытно, что совершенно аналогичное явление мы, современники второй «великой европейской войны», наблюдали через 100 лет. Так устойчива, в сущности, общественная психология.

Были обнаружены 21 русский и 37 иностранцев.

Насчитано 17.

«Вольнодумец» титулярный советник Поспелов был посажен в «железе», других отдавали в солдаты.

Волкова знала это от своего двоюродного брата, служившего в московской полиции и отказавшегося от своей доли, равно как московский комендант Спиридонов и Б.А. Голицын.

Любопытно, что других грабителей Ростопчин наказывал весьма строго: например, дворовый помещика Власова был прогнан три раза шпицрутенами через 1001 человека.

И их великих подданных (франц.).

«Наполеон в изгнании» (франц.).

И вознаграждены, как свидетельствует дочь Ростопчина Нарышкина, именно за поджог. См. в заметке «Еще о Ростопчине».

Источником этих слухов отчасти были иностранцы, оставшиеся в Москве и, конечно, недостаточно осведомленные о предприятии Леппиха. Вот что говорит, напр., в своих воспоминаниях аббат Серюг: на даче Репнина «on се fabriquaient des pieces de feux artificiels, des fusees a la Congreve et d'autres instruments, destines a l'execution du grand projet» («Les Francais a Moscou». Relation inedite publiee par le Libercier. Moscou, 1911).

«Воспоминания одной дамы об отдыхе в России» (франц.).

«Великая армия» (франц.).

«Мемуары» (франц.).

«Письма 1812 года» (франц.).

Ростопчин в позднейших своих объяснениях по этому поводу писал: «Один французский медик, стоявший в моем доме, сказывал мне, что нашли в одной печи несколько ружейных патронов... они могли быть положены после моего выезда, чтобы через то подать еще более повода думать, что я имел намерение сжечь Москву. Равномерно и ракеты... могли быть взяты в частных заведениях» («Правда о пожаре Москвы»).

Щербинин передает со слов Шафонского, директора канцелярии кн. Д.В. Голицына, преемника Ростопчина, что именно в этих целях, т. е. поджога Москвы, были выпущены Ростопчиным арестанты.

«Ростопчин-поджигатель» (франц.).

«Ennuye d'entendre debiter la tete fable, je vais faire parler la verite qui seule doit dieter l'histoire» — «Хотите услышать главу басни, я буду говорить правду, которая лишь возможна» (франц.).

Неопределенное оправдание Ростопчина производило весьма различные впечатления на читателей брошюры: для Свербеева это полное отрицание, а по мнению Рунича, Ростопчин в этой брошюре «захотел, как ворона, одеться в павлиные перья, приписывал лично себе дело, за которое он подлежал бы ответственности перед судом разума и совести, если бы он сделал его без монаршего приказания, по собственному усмотрению». Издатель «Русского архива» П.И. Бартенев считал, что Ростопчин «отрицает только последовательные и преднамеренные правительственные действия».

См. также мою статью «Русские под Данцигом» (из дневников кн. Д.М. Волконского). Напечатана в «Гол. Мин.» 1912, кн. 6.

Рус. арх., 1875. IX. 17.

Впервые напечатано в издании «Отечественная война и русское общество».