Александр Волков - Музыка в камне. История Англии через архитектуру

Недовольные королем бароны состязались с ним в умении плести интриги. Показательно, что Плантагенета обвиняли теперь не в ущемлении феодальных свобод, а в неумении управлять страной. Началась элементарная борьба за власть, сопровождающаяся парламентской возней (за время правления Эдуарда II парламент собирался 25 раз!) и конкуренцией с королевскими фаворитами Пирсом Гавестоном и Деспенсерами. Их противникам следовало бы задаться вопросом: зачем менять слабого короля, если ему на смену придет очередной авантюрист, которому не на что опереться, кроме как на собственные амбиции? Соблазнивший королеву Изабеллу Французскую диктатор Роджер Мортимер (1287–1330), несмотря на свои достоинства, оказался куда более плачевным правителем, чем свергнутый им Плантагенет.

Первый этап Столетней войны, длившейся с 1337 по 1453 г., многие английские историки рассматривают как своеобразный реванш за норманнскую экспансию. Но не следует обольщаться на предмет побуждений Эдуарда III (1312–1377) и его рыцарей [15] Юридическую правомочность претензий Эдуарда III (внука французского короля Филиппа Красивого) на французский престол теперь не оспаривают даже сами французы. Англичанина обвиняют лишь в развязывании войны, но подобными обвинениями славится наше время. . Не феодальная солидарность и не жажда военных подвигов двигала ими. В английском короле на французском троне нуждались в первую очередь фламандские бюргеры и гасконские торговцы. Представляете себе Вильгельма Завоевателя, озабоченного импортом шерсти и вина в Нормандию?

Эти побуждения не умаляют полководческих талантов короля, его сына и их военачальников. Победы, одержанные англичанами при Креси (26 августа 1346 г.) и Пуатье (19 сентября 1356 г.), составили славу английского оружия. Бели первой из них Англия обязана своим лучникам, то вторая достигнута в основном за счет грамотного и своевременного использования конницы. Рыцарские идеалы торжествуют: Черный Принц (1330–1376) склоняется перед плененным французским королем, бретонские и английские рыцари демонстрируют чудеса храбрости в Битве тридцати (26 марта 1354 г.). Но война постепенно становится другой. Жан Фруассар ужасается поведению при Креси английских пехотинцев, которые «нападали на графов, баронов, рыцарей и убили многих, что потом разгневало короля Англии». Эдуард мог гневаться сколько угодно — его наемники не знали иного образа действий. И разве не за добычей явился в Аквитанию Черный Принц со своими мародерами?

Косвенным следствием таких грабительских походов стал новый виток строительства английских замков, правда, не для обороны, а для комфортного проживания. Иногда использовались средства, полученные честным путем — в результате богатого выкупа за знатного пленника. Впрочем, в самой погоне за выкупом было что-то неблагородное, не случайно среди нажившихся на поле боя было много вчерашних джентри, по богатству ничуть не уступающих родовой аристократии.

Пока шла война, в парламенте наметилось разделение. Мелкие землевладельцы и горожане выделились в палату общин, занявшуюся составлением петиций королю. Вернувшись из Франции за новыми деньгами, Эдуард вдруг обнаружил, что теперь он должен согласовывать все налоги и сборы с нижестоящей инстанцией. Однако он быстро утешился, поняв, что палата общин благоговеет перед своим монархом — победителем ненавистных французов, национальным лидером и защитником от феодального произвола.

Лорды так не считали. Для английских и французских баронов большое значение имела сословная солидарность, не вписывающаяся в национально-государственные рамки. Рыцарская честь, вассальная присяга, пусть и формальная, пока еще не утратили своей ценности. Несмотря на материальные интересы, война во Франции оставалась для рыцарства красивой игрой, тогда как для простолюдинов она давно превратилась в бойню.

Росло недовольство римской Церковью. Ее обширные угодья мозолили глаза и феодалам, и йоменам. А тут еще апостольский престол, «плененный» французскими королями, переместился в Авиньон. Привыкшие сверять доходы с расходами английские патриоты быстро уразумели, куца направятся папские денежки. Под их побуждения подвел идейную базу достопочтенный Джон Уиклиф, задолго до Генриха VIII вручивший бразды наместничества английскому королю. Над душами тот, конечно, не властен, но над кошельками — вполне! Ведь их содержимое должно удовлетворять народные чаяния, а не обогащать каких-то там заморских попов.