М Ройзман - Все, что помню о Есенине

Разве из этих строк не следует, что дальновидный Есенин еще до женитьбы чувствовал непрочность брака с С. А. Толстой? Так и было впоследствии, о чем расскажу потом.

И следует еще раз напомнить, что в юности Сергей обожал песни своей матери Татьяны Федоровны, своих сестер, особенно младшей Шуры. Он и сам, когда у него собирались гости или, находясь в гостях, не упускал случая спеть хором любимые им песни: "Прощай, жизнь, радость моя" или "Нам пора расстаться, мы различны оба" (А. Есенина. Родное и близкое. М., "Советская Россия" 1968, стр. 65.)

Я шел от Пречистенских (Кропоткинских) ворот к Никитским. На бульварах голые деревья стояли по колено в снегу, по мостовой плелись на санях редкие извозчики, покрикивая и постегивая своих отощавших лошадей, а ближе к тротуару москвичи-счастливцы везли на саночках только что выданные учрежденческие пайки. Окна в верхних этажах домов кой-где были забиты фанерой, внизу на стенах клеили манифесты, приказы и экстренные выпуски газет, в воротах, еще обитых досками, продавали полученную по карточкам махорку и газету для цигарок. Напялив на себя две кофты, две юбки, шубу, надев валенки и повязав голову платками, расторопная тетка торговала у Арбатских ворот пшенной кашей: поставила кастрюлю на жаровню, села на низкий стульчик и юбками прикрыла свое торговое заведение.

{72} От Никитских ворот я пошел мимо кинотеатра "Унион" (ныне Кинотеатр повторного фильма) и нагнал Есенина. Он увидел в моих руках стопку книг, журналов, брошюр и спросил:

- Что несешь?

- Я случайно встретился с графом Амори.

-С графом Амори? - удивился он. - Зайдем к нам!

Разговор происходил неподалеку от книжной лавки "Артели художников слова", и мы вошли туда. Есенин сказал, что сейчас я расскажу о графе Амори. Кожебаткин в выутюженном, но повидавшем виды костюме, в белой манишке и воротничке, в коричневом галстуке, потер худые руки и пустил первую стрелу иронии:

- Ах, великий писатель земли русской еще изволит здравствовать!

Айзенштадт, сняв очки, склонив голову и приблизив какую-то старинную книгу почти к левому уху, рассматривал одним глазом пожелтевшие страницы. Он тоже был в чистеньком старом костюме, в шерстяном жилете и уцелевшем от довоенных времен черном галстуке бабочкой.

- Нет, эту книгу не возьмем, - сказал Давид Самойлович женщине и ответил Есенину: - Иду, иду!

Я не был подготовлен к тому, чтобы рассказывать о графе Амори. Да и знал о нем немного. В дореволюционное время граф выпускал продолжение романов: "Ключи. счастья" Вербицкой, "Ямы" Куприна, "Похождения мадам X" и т. п.

Я начал свой рассказ с того, что был в общежитии революционного Военного совета у Пречистенских ворот.

- Заходил к старому другу? - спросил Кожебаткин ехидно.

- Заходил по делу устного сборника, - ответил я, - который веду в клубе Реввоенсовета.

Потом, продолжал я, пошел в буфет общежития, а у меня под мышкой были первые сборники, изданные имажинистами, и рукописные книжечки. Когда я завтракал, ко мне подошел напоминающий провинциального актера мужчина среднего роста, с брюшком, рыжий, с невыразительным лицом и хитрыми серыми глазками. Глядя на мои сборники и книжечки, он спросил, не пишу ли я стихи. Услыхав утвердительный ответ, мужчина отступил на шаг, отвесил церемонный поклон и представился:

{73}

- Продолжатель сенсационных романов - граф Амори.

- Ах, сукин сын! - воскликнул Есенин так непосредственно и весело, что мы захохотали.

А я, чтобы не растекаться по древу, сказал, что граф повел меня в свой "кабинет", заставленный кастрюлями и бутылками, и дал мне "Желтый журнал", который выпускал после Февральской революции. Есенин взял один номер и прочел вслух:

"Ему, Бульвару, его Разнузданности, Бесстыдству улицы, где все честнее и ярче, чем в тусклых салонах, мои искренние пожелания, мои мысли и слова"...

- Почти манифест! - проговорил Айзенштадт.

Мариенгоф листал другой номер "Желтого журнала".

- Это не так плохо для графа, - сказал он и прочитал нам: - "Когда мне говорят: вор! плагиатор! я вспоминаю глупую рожу рогатого мужа, который слишком поздно узнал об измене жены".

-Циник! - произнес с возмущением Айзенштадт.- Наглый циник!

- В философской школе циников был Диоген... - начал было Мариенгоф.

-Днем с фонарем искал человека! - подхватил Кожебаткин.

- Диоген был против частной собственности! - перебил его Есенин.- Жил в глиняной бочке! А вы, Александр Мелентьевич, в плохо натопленной комнате не желаете почивать!