М Ройзман - Все, что помню о Есенине

- Понимаешь, - рассказывал он, - стало мне невмоготу; Утром хорошую книгу купим, к вечеру обязательно {69} продадим, а прочитать ее вот как надо, - и он приложил правую руку ребром ладони к горлу. - Думал я, как избавиться от такой напасти, и удумал.- В глазах Сергея .заблестели голубые огоньки. - Пришла широкая дама в хивинках. Нет ли у вас романов Боборыкина? - Да как вам не совестно читать Боборыкина, говорю. У него же одна вода и та мутная! Она на дыбы! Как это так? У Боборыкина чудный роман "Китай-город"! Может быть, Китай-город ничего, а остальные - дрянь! Кстати, "Китай-города" у нас нет! Она повернулась, ушла и хлопнула дверью.

Есенин заразительно смеется.

- И набросились же на меня! На полках-то три комплекта сочинений Боборыкина гниют!.. Скандал!

Теперь у Есенина глаза - голубые сияющие звезды. ...

- Как-то зашел покупатель, - продолжает он, - и спросил, нет ли стихов Бальмонта? Я сочувственно спрашиваю: - Как вы дошли до такого тяжелого состояния?

- А что? - удивился покупатель.

- Бальмонт-это же Иза Кремер в штанах. И в нос нараспев: "В моем саду мерцают розы"...

Рассказывая об этом, Сергей от удовольствия зажмурился и, прижав ладонь к правой щеке, продолжал:

- Мать честная, что делалось! Этот дядя сорвал с носа очки и спрашивает: "На каком основании?" Я отвечаю: "Пишите Бальмонту слезницу!.." Кожебаткин уговаривает дядю, Айзенштадт меня! Вечером мне говорят:

"Сергей Александрович! Эдак мы покупателей отучим! Лучше уже, залезайте-ка на лестницу!.. Мы вас будем, показывать, как достопримечательность Москвы!"

- Конечно, это Кожебаткин сморозил?

- Он! - отвечает Есенин и с мальчишеским задором спрашивает:- Лихо я?

- Лихо, Сережа!

- Вот тебе и перекуем мечи на орала! - и он большим пальцем правой руки отправляет свою отороченную соболем черно-плюшевую шапку на затылок.

Я должен сделать пояснение, иначе у читателя может создаться неправильное представление о том, что Есенин вообще отрицательно относился к эстрадным певицам, как {70} к Изе Кремер, в свое время популярной, но распевающей сентиментальные легкомысленные песенки.

Как-то Сергей говорил, что любит народные песни Надежды Плевицкой (Дежки Винниковой) - он во время первой мировой войны не только слушал ее в Петрограде, но и заходил к ней домой вместе с Клюевым, и читал ей свои стихи. Об этом пишет и артистка во второй части своих автобиографических воспоминаний ("Мой путь с песней". М., изд-во "Таир", 1930.).

- У Плевицкой хороши были песни курской деревни, где она родилась, объяснял Есенин. - Она и выступала в платье курской крестьянки. Я помню ее "Лучинушку", "Лебедушку". Это наши песни, русские!

Теперь из воспоминаний Н. В. Плевицкой известно, что, кроме Есенина, ее песнями восхищался Л. В. Собинов, который даже выступал с ней в дуэте "Ванька-Танька". Высоко ценил ее талант Ф. И. Шаляпин, разучивший с ней песню: "Помню, я еще молодушкой была". К. С. Станиславский учил со, как нужно "настраивать" себя, если нет настроения петь. С. В. Рахманинову так понравилась песня Плевицкой "Белолица", что он написал к ней аккомпанемент. Курскую же хороводную "Румяницы, беляницы вы мои", записанную с голоса певицы, Рахманинов обработал и включил в цикл "Три русские песни" для хора и оркестра, оп. 41 (1926)... (И. Нестьев. Звезды русской эстрады. М., "Советский композитор", стр. 89.).

Конечно, не надо забывать, что Есенин любил и цыганские песни - старинные, таборные. Об этом рассказывал мне приятель Сергея А. М. Сахаров. Слушал эти песни Есенин и в Москве, и в Баку, о чем свидетельствует фотография (1921 г.), помещенная в этой книге. Да и сам Сергей в одном стихотворении рассказывает о приключившемся с ним случае во время его пребывания у цыган:

Коль гореть, так уж гореть сгорая,

И недаром в липовую цветь

Вынул я кольцо у попугая

Знак того, что вместе нам сгореть.

То кольцо надела мне цыганка.

Сняв с руки, я дал его тебе,

И теперь, когда грустит шарманка,

Не могу не думать, но робеть.

{71} Действительно, попугай у гадалки-цыганки вынул Сергею обручальное кольцо. Это было накануне женитьбы Есенина на С. А. Толстой, и он подарил это дешевенькое колечко своей невесте, которая и носила его. Однако следует обратить внимание на последнюю строфу этого стихотворения, в которой поэт сомневается - не отдаст ли нареченная это кольцо кому-нибудь другому:

Ну и что я! Пройдет и эта рана.

Только горько видеть жизни край.

В первый раз такого хулигана

Обманул проклятый попугай.

С. Е с е н и н. Собр. соч., т. 3, стр. 75.