М Ройзман - Все, что помню о Есенине

Шершеневич, проработавший с ним в книжной лавке добрых четыре года и напечатавший с ним не один совместный сборник стихов, рассказывал:

- Сандро хорошо знал арабских поэтов. Знал быт, нравы черкесов. Его отец часто рассказывал, как черкесы на конях похищают в аулах девушек. Только не думаю, чтоб отец Сандро похитил свою жену: такая и без умыкания вышла бы за него замуж! Красавец!

Кусиков читал свою поэму причащения "Коевангелиеран", что в расшифровке означало: "Коран и Евангелие". Но, несмотря на мусульманский фольклор, не только ритм, но и слова напоминали стихи Есенина:

Я родился в базу коровьем.

Под сентябрьское ржание коня.

Коробейники счастья. Коевангелиеран.

Киев, "Имажинисты", глава 5.

Сандро закончил чтение под жидковатые аплодисменты, это его не устраивало, и он громко объявил, что сейчас артистка Клара Милич пропоет его популярный романс "Обидно, досадно".

В одно мгновение в его руках очутилась гитара, и очень эффектная Клара Милич (псевдоним) запела:

Обидно, досадно

До слез и до мученья,

Что в жизни так поздно

Мы встретились с тобой...

{50} Есенин сказал мне, чтоб я до двенадцати часов никуда не уходил.

- Пойдем всей группой, - пояснил он.

Ровно в двенадцать он, Вадим, Сандро, я и пришедшие Мариенгоф, братья Эрдманы, Г. Якулов оделись в гардеробной, и вышли на улицу. Шел легкий снежок, ложась соболиным мехом на шапку, воротник, плечи. Тускло горели чудом уцелевшие после двух революций фонари у памятника Пушкину, под ними посиневшие беспризорные, дрожа от холода, выкрикивали: "Ира" рассыпная! Кому "Иру"?" Перейдя на другую сторону Тверской, мы дошли до угла и повернули направо - к Страстному монастырю (туда, где ныне находится кинотеатр "Россия"). В тусклом свете выплыл огороженный низкой стеной, с голубыми башенками, с наглухо закрытыми воротами женский монастырь. Мы прошли мимо него, повернули назад и стали прохаживаться по тротуару. Конечно, мы были удивлены этой странной ночной, возглавляемой Есениным прогулкой. Но спустя несколько минут он обратил наше внимание на ворота монастыря: перед ними стояли две женщины и двое одетых в штатское мужчин. Один из них постучал в железные ворота, что-то сказал, дверца раскрылась, и все четверо вошли в тихую обитель. До часу ночи мы видели, что то же самое проделали несколько мужчин, из них некоторые в военной форме, с тяжелыми свертками...

В двадцатых числах апреля в "Стойле Пегаса" состоялось заседание "Ордена имажинистов". Не пришел Рюрик Ивнев, который год назад выбыл из "Ордена", а теперь снова вступил в него. Шершеневич по этому поводу сострил:

- Рюрик Ивнев - блуждающая почка имажинизма!

Рюрик об этой остроте узнал и, когда в 1922 году выпускал книгу "Четыре выстрела", написал в адрес Шершеневича:

"Из твоих глаз глядят восковые зрачки куклы".

С тех пор Вадим никогда не задевал Рюрика. Грузинов объяснил, что Ивнев исполняет обязанности председателя Всероссийского союза поэтов и, возможно, к концу заседания появится.

Иван Грузинов был чуть ниже среднего роста, грузный, с покатыми плечами, с широким крестьянским лицом и тщательно расчесанным пробором на голове. Ходил {51} он всегда в коричневой гимнастерке с двумя кармашками на груди- в левом находились вороненой стали открытые часы и свешивалась короткая цепочка. Грузинов чаще, чем полагается, любил вынимать часы и говорить с точностью до одной секунды время. Он писал стихи о русской деревне, образы у него были пластичные, часто прибегал к белым стихам, иногда впадал в натурализм (например, поэма "Роды"). По крестьянской тематике он был близок Есенину, но нет-нет да критиковал строки Сергея, хотя это не мешало ему быть в плену есенинских строк:

О, если б прорасти глазами,

Как эти листья, в глубину.

С. Е с е н и н. Собр. соч., т. 2, стр. 86.

А у Грузинова:

Мои ли протекут глаза

Ручьев лесною голубизной?

И. Грузинов. Западня снов. Изд-во "Имажинисты", 1921.

Вообще-то имажинисты считали, что Иван умеет разбираться в стихах, прочили его в критики, теоретики имажинизма. И в конце концов, он и пошел по этому пути.

- Шесть минут пятого! - заявил Грузинов. - Зрители уже два раза похлопали и начинают топать ногами.

Время!

Есенин предложил мне вести протокол. Я взял лист бумаги.

Сперва говорили о сборниках стихов, кто в компании с кем будет печататься, а затем слово взял Есенин. Сложилось мнение, что Сергей выступает неважно, однако это относится к его речам в публичных аудиториях, и то не ко всем. На наших заседаниях он говорил очень толково и, главное, добивался, чтоб его предложение было не только принято, но и выполнено. На этот раз Есенин спросил, кто из нас знаком с жизнью духовенства. Кусиков рассказал о том, как живут муллы. Грузинов описал, что вытворяют с крестьянками деревенские попы; я вспомнил, как жил с родителями на Солянке, в Малом Ивановском переулке, где был женский Ивановский монастырь, и как монашки отдавали своих новорожденных младенцев в находящийся на той же улице воспитательный дом. Шершеневич сказал, что ему приходилось {52} наезжать в подмосковную дачную местность Салтыковку: там, в глубине леса, находился мужской монастырь. Ни девушки, ни женщины ни днем, ни ночью не ходили по этому лесу.