Петр Ростовцев - Размышления одной ночи

Служебный путь Жеребцова был короче воробьиного носа. Когда таких, как он, снимают с должностей, они все равно оказываются живучи, демонстрируя корневую систему волос, которые растут и после смерти. Безусловно, высот достигают одаренные и одержимые. Но иногда по странной прихоти случая фортуна благоволит посредственности. Взойдя на пьедестал, такие люди чувствуют себя, как на эшафоте, испытывая не радость, а страх от постоянной тревоги потерять нечаянно доставшуюся им должность... Что-то подобное испытывал Жеребцов, когда на какой-то миг его фамилия появилась в списках на выдвижение.

Как-то на одном из совещаний Светов выступил с критикой в адрес Жеребцова, и того вскоре сняли. Однако он успел расставить "своих людей", среди которых был и Колосов. В этой, как и в других ситуациях, не позой, а позицией Светов стремился убедить, что мир жизни, невзирая ни на что, сотворен гораздо для большего, чем просто жить в нем.

Принципиальность Светов рассматривал не просто как символ, а как водяной знак, проявлявшийся на солнце и подтверждающий истинный масштаб и стоимость людей его профессии.

В понимании Светова политработа - это полная и безотчетная отдача людям, добровольное самопожертвование своим спокойствием и благополучием. Политработа всегда была для Светова силовым полем, где сталкиваются, отталкиваются или взаимодействуют напряженные линии добра и зла, идет борение нарождающегося с отжившим, отмирающим, сопоставление истинного и ложного. И он делал все для того, чтобы в этом поле брали верх центростремительные, а не центробежные силы.

Умение проникать сквозь створки души вверенных ему людей, приобретенное многолетней практикой живого с ними общения, позволяло в основном безошибочно ставить диагноз нравственного здоровья каждого подбирать соответствующее лекарство.

Светов был непримирим к цепкой окалине формализма, всячески поддерживал тех, кто бесстрашно ломая прокрустово ложе устаревшего опыта, привычное круговращение сложившихся форм.

Таким ему и виделся политработник Анатолий Корниенко.

Ночь близилась к рассвету. Вселенная, совершив еще полуоборот вокруг своей оси, выходила на освещенную солнцем сторону. Угасшие лучи далеких светил набирали силу, разрывали густую южную темь, предвещали утро, побуждали людей к новым земным свершениям.

Солнечные блики казались сейчас Светову всполохами огненных снарядов, разрывающих ночную мглу, сопровождающих войска в атаке и обороне в недалекой смертельной схватке.

В открытое настежь окно врывалась бодрящая прохлада.

Светов взял с полки томик Стефана Цвейга, нашел полюбившийся ему очерк "Бессонный мир", вновь пробежал не однажды читанные места.

Ночью, когда человек лежит без сна, мысли его облетают близких друзей и дальние края. Тысячекратная память не знает устали: от притихших городов к солдатским кострам, от одинокой заставы на родину, от близких к далеким тянутся незримые нити любви, бесконечные сплетения чувств и денно и нощно опутывают мир. Бодрствуя ночью, люди бодрее и днем.

Надо ухватить умом всю безмерность своего времени, надо помнить, что нынешние события не знают себе равных в истории и стоят того, чтобы из-за них лишиться сна и неусыпно бодрствовать.

Если Светову придется изложить на бумаге размышления сегодняшней бессонной ночи, очевидно, эти мысли, ставшие частицей его сознания, послужат эпилогом будущей книги, потому что он знает: в эту бессонную ночь вместе с ним бодрствуют в пограничных нарядах солдаты, сержанты и офицеры.

Чтоб не повторился дантов круг промелькнувших в памяти событий, стоит лишиться сна и неусыпно бодрствовать.