Корнелл Вулрич - Одной ночи достаточно

Кое-как мы добрались до улицы Сулуэта. [1] Улица в Гаване. Действие происходит в 50-х годах ХХ века. Кучер, который привез нас сюда, не торопился, выжидая, что мы будем делать. Ведь все непременно хотят побывать в этом месте.

У комплекса развлечений «Слоппи Джо», внутренность которого, надо полагать, была лучше внешности, лошадь остановилась. Видимо, «по собственной инициативе». Очевидно, она столько раз бывала здесь, что знала эту остановку «на память».

Кучер повернул голову и посмотрел на нас.

— Что это? — спросил я.

— «Слоппи», — объяснил он. — «Большой Аттракцион».

Я чуть было не спросил его, не имеет ли он проценты от клиентов, которых сюда привозит. Но он все равно бы ничего не ответил. Я повернулся к ней:

— Может, войдем?

Она колебалась.

— Ты не думаешь, Скотти, что это будет неосмотрительно с нашей стороны. Вдруг мы кого-нибудь встретим.

— Нет никакой опасности. Здесь Гавана, а не Соединенные Штаты. Сюда «Он» не доберется.

Девушка улыбнулась. Это была одна из тех улыбок, которая заставляет меня трепетать от нежности.

— Не доберется сюда? — повторила она. — Нам, наверное, нужно поехать в гостиницу и запереться изнутри.

«Конечно, нам нужно это сделать, — подумал я, — и выбросить ключ. Но по другим причинам».

— «Он» прислал тебе телеграмму с поздравлением, — сказал я.

— Именно это я и имела в виду, — объяснила прелестница. — «Он» же не уточнил, какую судьбу мне желает.

— Во всяком случае, я рядом с тобой, — успокоил ее.

Она снова улыбнулась, и мне показалось, что грудь распирает от избытка чувств.

— И я с тобой, — отозвалась она, — до самой смерти.

Я помог ей сойти с коляски. Она задержалась на мгновение, и ее красота будто осветила улицу. На ней было белое вечернее платье из атласа, сшитое с учетом местного климата, и все драгоценности, полученные «в дар от Него». Ее уши, горло, запястья и пальцы при каждом движении сверкали.

Я спросил, зачем же она надела все эти украшения после того признания, которое сделала мне прошлой ночью.

— Знаешь, Скотти, эти драгоценности иногда разговаривают со мной по ночам. Я просыпаюсь и слышу, как в темноте из ящичка, где они лежат, доносится странный голос, повторяющий раз за разом: «Ты помнишь, когда ты нас получила? Помнишь?» и «Помнишь, сколько мы тебе стоили? Конечно, помнишь!» И так без конца, одно и то же. Порой кажется, что я схожу с ума.

— Понимаю. Но мы проведем вечер в городе. Не думаешь, что на тебе слишком много драгоценностей? — заметил я, когда сходили с корабля на берег.

— Мне кажется, было бы неосторожно оставлять их в каюте, пока будем отсутствовать, — ответила она.

— Почему не сдала их капитану на хранение?

— Я их брошу в воду, если хочешь. Все. До последней сережки. Сейчас.

Это была не шутка. Я задержал ее руку уже над водой.

Возможно, она даже не знала, почему так нарядилась. Может быть, этот жест вызов «Ему». Она хотела выглядеть еще лучше, чтобы понравиться другому мужчине.

Заплатив кучеру, мы попытались войти в здание. Помещение было забито людьми почти до тротуара. Некоторые даже пристроились у ложи, где разместился небольшой оркестрик. Я заметил арку над головами клиентов; бар должен находиться в той стороне.

Взяв спутницу за руку, пошел вперед, пробивая для нее коридор. С трудом нам удалось преодолеть первую группу людей. Затем вынуждены были задержаться перед толпой. В конце концов нам удалось добраться до стойки, и когда кто-то отошел, мы втиснулись вдвоем на одно место.

— Два виски, — заказал я.

Не нужно было даже поворачивать голову, чтобы поцеловать ее. Так я и сделал.

— Ты хорошо чувствуешь себя? — спросил.

Она опять подарила мне бесподобную улыбку.

— Когда твоя рука обнимает, когда рядом со мной твое плечо, я чувствую себя прекрасно и могу идти вот так всю жизнь, до самой смерти, — ответила она.

— Не говори больше о смерти, — прошептал я.

Меня иногда посещают странные мысли. Например, я с детства верил, что если повторять одно и то же слово, то оно, в конце концов, притягивается. Суеверие, от которого никак не могу избавиться.

Красивая и обаятельная, она всюду привлекала к себе внимание. Особенно торговцев. Мужчины проталкивались к ней в толпе, жужжали, как мухи вокруг цветка, и предлагали всевозможные вещи: парижские духи (расфасованные в Бруклине), хороший ресторанчик, где не задают нескромных вопросов, открытки, которые нельзя отправить домой. Но мы не слышали их, были изолированы в своем особом мире, созданном только для нас.