Петр Ростовцев - Размышления одной ночи

- Документы! - приказал Корниенко, не сходя с разгоряченного коня.

На дороге, запруженной повозками, конями и людьми, установилась безмолвная тишина. Первым прервал гнетущее молчание возница в кожанке. Стремясь как можно скорее избавиться от тягостного чувства, он пошел навстречу Жеребцову, услужливо предложил портсигар с папиросами.

- Курите. Мы хотели спросить дорогу, а солдат испугался, - объяснял человек в кожанке, стремясь незаметно унять дрожь пальцев, державших портсигар.

- Опять, Корниенко, паникуешь. К мании величия прибавилась шпиономания, - громко рассмеялся Жеребцов, злорадствуя над Толей.

- По коням! - скомандовал Умаров.

Прошло немало времени с тех пор, как Корниенко возвратился в свой полк, однако нервная тревога, поселившаяся в душе, не оставляла его.

Однажды, неожиданно для него, Корниенко был вызван в особый отдел. Сухо поздоровавшись, особист спросил в упор:

- Почему упустил банду?

Обостренным слухом Толя уловил в его голосе опасные нотки.

- Такого случая не помню, - ответил он сдержанно.

- Что, память отшибло? - усмехнулся начальник особого отдела. - Читай, - показал он листки бумаги.

Корниенко только теперь обнаружил присутствие в кабинете еще одного человека, белокурого майора, как бы со стороны наблюдавшего за ними.

"Где я видел майора? - пытался вспомнить Корниенко. Отыскав в голове нужную "справку", обрадовался. Ошибки быть не могло. - Да это бывший следователь "смерш" 79-го пограничного полка".

Близость человека, который знал его по прежней службе, воодушевила. Майор узнал Корниенко, с теплотой подумал о сыне полка, лихом парнишке, не раз вызывающем восхищение своей храбростью и отвагой. Такой струсить не мог, решил майор. Не раз уже бывало, когда ему удавалось обнажать истину, возвращать человеку доброе имя, изобличать замаскированную подлость

Корниенко с трудом пробирался через строчки плохо разбираемого почерка. Не утерпев, он заглянул в конец бумаги, на подпись, где рядом с замысловатым крючком была четко выведена фамилия Жеребцова, взятая в прямые скобки, точно в траурную рамку.

Дойдя до последнего листа, Корниенко понял подлый смысл докладной Жеребцова. Он обвинял во всем, что случилось в Карпатах, только Корниенко. И лишь решительные и хладнокровные действия младшего лейтенанта Жеребцова, утверждалось в бумаге, предотвратили беду - гибель драгоценных лошадей и сопровождавших их бойцов.

Из заявления Жеребцова следовало, что красноармеец Корниенко, встретившись с бандой, проявил трусость, вывел ее на ядро группы и спрятался за спину офицеров. Стоило больших усилий уклониться от боестолкновения в условиях, где одной гранатой или автоматной очередью можно было вызвать замешательство, уничтожить лошадей и бойцов.

Бумага была написана с энергией, удивившей Корниенко, знавшего этого слабохарактерного человека. Он и раньше встречал голосистых крикунов. Их громкие речи, подобно следам на прибрежном песке, сметались очередным прибоем.

Но то, что в числе таких крикунов оказался Жеребцов, его удивило и потрясло. Корниенко побледнел. Это не ускользнуло от глаз офицера особого отдела.

- Чего молчишь? - выдерживая прежний тон, нарушил он тишину.

- Брехня все это, - глядя исподлобья, буркнул Толя.

- Что конкретно? - уточнил начальник особого отдела

- Про героизм Жеребцова, дерьмо он, - в сердцах бросил Толя.

В разговор осторожно вступил майор, фамилия которого улетучилась из головы Корниенко.

- Вы, товарищ Корниенко, кратко напишите все, как было - Помолчав, майор добавил: - Без домысла.

Оставшись наедине с бумагой, Толя почувствовал себя неуютно. Он и раньше испытывал страх перед таинством бумаги. Майор и капитан верят ему, это он чувствовал. Однако и над ними есть сила, которая обязана реагировать на сигнал, скрепленный подписью, а может, и печатью. И он не находил пока тех слов, которые бы утвердили истину...

Спустя два года Корниенко случайно встретил Жеребцова. Тот был в погонах старшины. Толя почувствовал, что пространство, даже воздух, которые сейчас отделяли его тремя шагами от Жеребцова, были накалены тщательно скрываемым недружелюбием, из которого всегда могли вспыхнуть вражда и месть. Корниенко уловил в его взгляде скрытую ярость, ненависть и страх, от чего глаза Жеребцова излучали неестественный свет.

Скрученный низменными страстями, как ревматизмом, Жеребцов готов был наложить епитимью на всех, кто когда-нибудь перешел ему дорогу, и в его судном списке фамилия Корниенко значилась в самом начале.