В Розанов - Русский Нил

Реализация творческого гения у Розанова всегда была связана с его личностью. Он насквозь проживал свои темы. Розанов неотделим от своей "литературы", а "литература" его неотделима от тех тем и проблем, которыми он бывал захвачен. Особенной "плотностью отношений" Розанова и темы отличается его встреча с культурой семитского Востока.

Розанову не только открывались картины ветхозаветной жизни - он идентифицировал себя с древним иудеем и обладал вполне "ветхозаветными" качествами. Проникновение в душу древнего иудея родило целый ряд превосходных работ по психологии и быту ветхозаветной жизни (см. "Юдаизм"-"Новый путь", 1903, No 7-12; "Чувство солнца и растений у древних евреев"-"Новый путь", 1903, No 3; и др.). Страстность, нетерпимость к иноверию, непоколебимая уверенность в себе и своем деле, любовь к Богу - вот психология Розанова. Надо снова прочесть его "Ответ г. Владимиру Соловьеву" ("Русский вестник", 1894. апрель) или же "По поводу одной тревоги графа Л. Н. Толстого" ("Русский вестник", 1895, No 8) и другие статьи 90-х годов, чтобы убедиться в том, что перед нами человек с ветхозаветной нетерпимостью, ветхозаветный русский. Если же, кроме этого, мы учтем "богостроительство" "своего Бога" у Розанова, то в целом мы смогли бы быть свидетелями того, как образ священной истории Израиля рождается в истории личности Розанова. "История сливается с лицом человека. Лицо человека поднимается до исторического в себе смысла".

Однако когда он занимался проблемами брака и развода, он заботился о русской семье, в педагогических темах его "Сумерек просвещения" он решал проблемы русской школы, а в своих литературных штудиях он занимался почти исключительно русскими писателями. Ветхозаветный Израиль и Египет были нужны ему как мировые высоты, с вершин которых он мог оценивать русские идеалы. Это была его "вселенская истина", и она не допускала к Розанову "национализма". Даже в таком сложном политическом событии, которое потрясло русскую жизнь, так называемом деле Бейлиса, Розанов был "чист", несмотря на крайние его увлечения. Рассматривая "дело Бейлиса" и участие в нем Розанова, можно было бы извлечь из него (для исследования) и некое "дело Розанова". Розанов в круговороте событий отстаивал себя и свое, преданность завету, заключенному со своим Богом, хотя политически в тот момент им легко было "воспользоваться". Важно понять, что и так называемое юдофильство и так называемое юдофобство Розанова росли из одного корня - из невозможности для него находиться на либерально-гуманистической поверхности при истолковании вещей, которые он чувствовал как сакральные, идущие из глуби мировой истории, роковые; невозможности удовлетворяться формально юридическими подходами современной ему позитивистской эпохи.

Если бы Розанов нарушил этот "завет", то после 1911 года мы, возможно, увидели бы закат Розанова, полный конец его в культуре. Но, отстояв себя, Розанов уже после события отказался от сочинений по "делу Бейлиса" (нераспроданный тираж своей книги "Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови" приказал ликвидировать. Это - на 2 тысячи рублей). И свои выступления он признал ошибкой. Это было в 1917 году (до октябрьских событий). И вот теперь Розанов с еще большей силой и уверенностью отстаивает преданность завету со своим Богом, открыто выступив против Христа. Он следовал неукоснительно путями законников и фарисеев и так же слепо "распинал Христа". Это была последняя страница его "ветхозаветной истории". Преданность Розанова своему пути была беспримерной. Она напоминает фанатизм законника Савла. И возможно, что Розанову могла бы быть уготована участь обращения Савла в Павла. Линия его религиозного возрастания была столбовой, а события в России только начинались. Почти с уверенностью можно заявить, что проживи он пять - десять лет, и ему пришлось бы разделить мученический конец с миллионами своих соотечественников. И неизвестно, какое сердце увидели бы его последние свидетели. Шло "лихолетье на Руси", и Розанов физически его не перенес в самом начале. "Черные воды Стикса прорвали последние заслоны и затопили его сердце".

Это было 5 февраля 1919 года по новому стилю, когда ему было шестьдесят три года и девять месяцев с небольшим.

***

"Русским Нилом"1 мне хочется назвать нашу Волгу. Что такое Нил - не в географическом и физическом своем значении, а в том другом и более глубоком, какое ему придал живший по берегам его человек? "Великая, священная река", подобно тому, как мы говорим "святая Русь" в применении тоже к физическому очерку страны и народа. Нил, однако, звался "священным" не за одни священные предания, связанные с ним и приуроченные к городам, расположенным на нем, а за это огромное тело своих вод, периодически выступавших из берегов и оплодотворявших всю страну. Но и Волга наша издревле получила прозвание "кормилицы". "Кормилица-Волга"... Кроме этого названия, она носит другое и еще более священное - матери: "матушка-Волга"... Так почувствовал ее народ в отношении к своему собирательному, множественному, умирающему и рождающемуся существу. "Мы рождаемся и умираем, как мухи, а она, матушка, все стоит (течет)"-так определил смертный и кратковременный человек свое отношение к ней, как к чему-то вечному и бессмертному, как к вечно сущему а живому, тельному условию своего бытия и своей работы. "Мы-дети ее; кормимся ею. Она-наша матушка и кормилица". Что-то неизмеримое, вечное, питающее...