Джулия Ловелл - Великая Китайская стена

Однако в целом для страны перемена прошла не так гладко. Наверху находился Дэн Сяопин, прорыночный коммунистический автократ, занятый непрерывной борьбой с консерваторами, сторонниками социалистической командной экономики старого образца. Для более чем миллиардного с лишком населения экономическая либерализация казалась двояким подарком, предоставив возможности только тем, у кого хватало смелости или власти уверенно ими воспользоваться — предпринимателям или пронырливым чиновникам, способным с выгодой применять политические связи в бизнесе. Для тех же, кто по-прежнему полагался на железную чашку риса (данное коммунистами обещание предоставить гарантированную, но за невообразимые деньги работу, чтобы зарабатывать на жизнь), сдвиг в сторону рыночной экономики означал и кусающиеся цены, превращавшие в насмешку их зарплаты, и растущую неуверенность в трудоустройстве, когда государственный бизнес начал проделывать бреши в маоистском табу на эффективность и конкуренцию.

К 1988 году дэнсяопиновская версия ментальности Великой стены вызывала идеологическое головокружение в большинстве городов Китая: при постоянно открытых для иностранных инвестиций дверях Китая каждые несколько лет его окна захлопывались перед носом иностранных «мух и комаров» (особенно это касалось разговоров о политических свободах). Однако противоречивость дэновского рыночного социализма, возможно, не была бы столь болезненной, если бы при этом обеспечивался бесспорный рост жизненного уровня, возникало ясное ощущение материального прогресса. Недовольство стало усиливаться, когда на Тринадцатом съезде партии в конце 1987 года партийный генеральный секретарь и второе лицо после Дэна в стране огорошил нацию неожиданным сообщением: после почти сорока лет политических и экономических крови, пота и тяжкого труда Китайская Народная Республика все еще как отстающая, на «начальной стадии» социализма. Для городских жителей Китая начальная стадия являла мало привлекательности: в первые три месяца 1988 года цены на овощи в городах выросли почти на пятьдесят процентов. Свинину, яйца и сахар после нескольких приступов ажиотажного спроса стали распределять. В интересах снижения стоимости производства государственные предприятия начали увольнять рабочих. Только в одном городе за первую половину 1988 года такая участь постигла четыреста тысяч человек. Стали расти попрошайничество, число забастовок и преступность (как экономическая, так и уголовная). В разгар экономических неурядиц репутацию партии еще более портили распространенные взгляды, что все превращается в гигантский бизнес, что чиновники с налаженными связями — покупая, продавая, растрачивая — единственные, кто по-настоящему выгадал от поворота Китая к рыночному социализму. По мнению большинства китайцев-горожан, проводимая коммунистической партией «политика открытых дверей», похоже, не намерена впускать в страну ничего полезного именно им. Результатом стала не ностальгия по экономическому и политическому пуританизму маоизма, а непобедимое желание самим контролировать дверь.

В июне 1988 года, когда в городах по всей стране нарастал недовольный ропот, по национальному телевидению показали некий шестисерийный документальный фильм. Сериал наэлектризовал страну. Десятки, может, сотни миллионов тех, кому посчастливилось получить доступ к телевизору — в конце восьмидесятых годов этот предмет роскоши являлся дефицитом и стоил безумных денег, — собирались у экранов в течение шести вечеров, когда транслировали эту ленту. Опубликованный в сокращенном виде в национальных газетах с тиражом в несколько миллионов экземпляров, сценарий сериала, кроме того, распродали в виде книги в семистах тысячах экземпляров. Через год, во время репрессий, последовавших вслед за демонстрациями на Тянаньмэнь 1989 года, его главный автор, дерзкий молодой журналист и диктор по имени Су Сяокан, был назван зачинщиком подготовки прошедших весной «контрреволюционных беспорядков», и ему пришлось тайком бежать из страны в Европу.

Сериал назывался «Элегия реки», и его идея выглядела достаточно ясно: возложить вину за сложное настоящее Китая на его замкнутую на сушу историческую географию и на его неспособность заниматься морскими исследованиями и открыться внешнему миру. «Элегия реки» оплакивала тиранию Желтой реки, чье переменчивое, разливающееся, засоренное наносами ила русло истощило силы и таланты китайцев, заставив их прежде всего заботиться о защите собственной земли. Громадная коллективная задача управления рекой и землей вынудила китайцев искать жесткие, авторитарные формы политической организации, сфокусированные на внутренние, сельскохозяйственные заботы. В результате им раз за разом не удавалось заглянуть вовне, распространиться на заморские страны, расширить свои горизонты и порвать с тысячелетиями феодальной диктатуры. Единственным памятником, наиболее четко отражающим политические неудачи Китая, говорит диктор в «Элегии реки», является Великая стена, построенная, чтобы запереть единственную открытую границу Китая, его единственный рубеж, не запечатанный наглухо горами или океаном.