Аркадий Ерусалимский - Ликвидация Прусского государства

Страх он испытывал перед Наполеоном, а после свержения последнего — перед русским царём, направлявшим политику реакционного Священного союза. Но зато неизмеримо возросла его «капральская заносчивость» в отношении своих подданных и в отношении мелких германских государств. После Венского конгресса 1815 года произошла новая перекройка германских государств. Их уже осталось только 39, и наиболее крупным из них была Пруссия, которая окончательно стала главным оплотом реакции в Германии. После того как прусское правительство издало закон, отменявший, наконец, крепостное право (1807 год), последовало так много новых законов, указов и правительственных инструкций, что реакционный юнкерский класс мог снова считать себя победителем. Феодализм спас многие из своих привилегий, в том числе барщину и другие повинности крестьян. При помощи спекуляций, быстро и сильно обогащаясь на выкупе старых феодальных повинностей, юнкера получили возможность применять также капиталистические методы эксплоатации и таким образом, пользуясь разорением и обнищанием крестьянства, безмерно усиливать своё господство в сельском хозяйстве и свою руководящую роль в прусском государстве. Это был длительный процесс прусского развития капиталистических отношений в земледелии, процесс, который более чем на столетие наложил свой отпечаток не только на экономическое, но и на политическое развитие Германии.

Юнкерство продолжало оставаться преобладающей силой в Пруссии, а порождённая им военная каста продолжала задавать тон в политике этого государства. Даже тогда, когда буржуазия начала пробуждаться к жизни и, не довольствуясь «бурей и натиском» в области отвлечённых идей, стала претендовать на политические права, которые могли бы обеспечить её реальные интересы, ничто не изменилось в прусском королевстве. Наш соотечественник А. И. Герцен, посетивший Пруссию незадолго до революции 1848 года, с горечью записал в свой дневник: «Капральской палкой и мещанским понятием об экономии в Пруссии… вселяется гуманизм. Пруссия бездушна». Революция 1848 года не смогла решить задачу, выдвигаемую национальными интересами, — задачу воссоединения Германии на демократической основе. Демократические элементы Германии ещё не были настолько сильны, чтобы взять дело воссоединения в собственные руки. Однако они уже играли настолько большую роль, что немецкая буржуазия, испугавшись развития революции, переметнулась в лагерь феодально-абсолютистской контрреволюции.

Именно в этот период впервые на арену политической деятельности вышел Бисмарк. Его нрав и убеждения были таковы, что даже соседи-помещики называли его «диким юнкером». Узнав о революции в Берлине, он пытался поднять прусскую Вандею: при помощи вооружённых крестьян своего поместья он хотел восстановить во всей неприкосновенности власть прусского короля, абсолютную постольку, поскольку она выполняла волю юнкерского класса. Тогда его откровенная реакционность напугала даже короля. Но Бисмарк мало смущался этим. Революция была подавлена, прусская реакция торжествовала победу. Идея единства Германии, возникшая в немецком народе, осталась неосуществлённой. Вскоре эту идею ухватил в свои руки Бисмарк. После своего назначения министром-президентом Пруссии (в 1862 году) он заявил: «Германия смотрит не на либерализм Пруссии, а на её мощь. Великие вопросы времени решаются не речами и парламентскими резолюциями… — а железом и кровью». В другой раз Бисмарк сказал: «Германский вопрос может быть разрешён не в парламентах, а только дипломатией и на поле битвы». Позднее, в 1864 году, приступая к осуществлению своих планов, он заявил: «Вопросы государственного права в последнем счёте решаются при помощи штыков».

В стране, где господствовали штык и сабля, эти слова не являлись большим открытием в области политики. Но Бисмарк никогда не выделялся способностью создавать новые политические идеи. «Бисмарк, — отмечал Энгельс, — …никогда даже на след какой-нибудь оригинальной политической идеи не напал и только комбинировал готовые чужие идеи. Но эта ограниченность и была как раз его счастьем. Без неё он никогда не ухитрился бы представить себе всю мировую историю со специфически прусской точки зрения…» [3] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, часть I-я, стр. 471. . Эта точка зрения прусского юнкерства, которую впоследствии усвоила и германская империалистическая буржуазия, в конечном счёте являлась старым, феодальным представлением о том, что грубое физическое насилие есть извечный и абсолютный закон общественной и государственной жизни. Не создав ни одной сколько-нибудь замечательной идеи, Бисмарк великолепно усвоил и настойчиво проводил политику солдатского сапога. Померанский юнкер, он всегда считал прусское дворянство «высшей расой»: это представление твёрдо укоренилось в головах людей его класса. Как и окружавшие его юнкеры, он с нескрываемым презрением относился к не-пруссакам, даже к немцам. Он утверждал, что баварцы — это «переходный тип от австрийца к человеку». К славянам он относился с едва скрываемой ненавистью. «Нужно уничтожить всех поляков, — писал он, — иначе в мировой истории не будет порядка». На высшей ступени его антропологической иерархии всегда стоял пруссак.